Роза постоянно говорила себе, что ей не следует беспокоиться по поводу мнения Колина Мадера на ее счет. Она не намеревалась возвращаться к своему первоначальному, банальному и безопасному стилю, чтобы легко добиться похвалы, и у нее не было азарта погони за оценками, однако ей приходилось бороться, чтобы преодолеть глубоко засевшее в ней стремление к одобрению, которое так много определяло в ее жизни. Выходить каждый день на ринг вместе с Алеком было прекрасной тренировкой по экономии спичек на оппонентов меньшего калибра. Принадлежавший к таковым, Мадер явно вел себя настороженно по отношению к ней, впрочем, имея на то основания. Однако Роза опасалась открытой враждебности и имела неутешительное предчувствие, что рано или поздно они столкнутся основательно. Она начинала понимать загадочные замечания, которыми обменивались Алек и Поллок, насчет подбора преподавателей, дипломатических проблем и прочего. Академическая политика была для нее совершенно незнакомой областью. Она просто хотела делать свою работу.
Конечно, Розе никогда и в голову не приходило упоминать о Мадере Биллу Поллоку в качестве одной из «проблем». Подобным же образом она не была склонна делиться этим и с Найджелом. Он бы ее не понял, да и вообще их пути редко пересекались. Его квартира, хотя и надежная база, не обладала ни одним из утешительных свойств настоящего дома и едва ли могла служить гаванью для отдыха от тягот работы. Было просто немыслимо, думалось Розе, что она вот так, как само собой разумеющееся, делила крышу с Найджелом, ситуация, которая еще совсем не так давно вызвала бы в ней взрыв восторга. Та зеленая девочка, которая таила в себе такую страсть к нему, казалась теперь кем-то другим. Роза вспыхивала, вспоминая свои прежние грезы, тогда как сама боролась с новыми и более мощными фантазиями, которые продолжали терзать ее. Она не написала Алеку. Обо всем сообщить честно она не могла. Писать бодрое, веселое и неискреннее письмо она не хотела. Немыслимо было и подвергать его своим излияниям. Однако после некоторых размышлений Роза почувствовала себя обязанной, в знак признания великодушия Алека, посетить Коуттса и подписать необходимые документы.
С ней обошлись крайне почтительно, словно с постоянным и ценным клиентом, и она, к своему удивлению, обнаружила, что формальности выполнял сам управляющий. Когда она дала требующиеся образцы своей подписи, любопытство все-таки взяло верх.
— Как вам, вероятно, известно, — сказала она неторопливо и с достоинством, — это деловое соглашение. Могу ли я узнать, будьте так любезны, каково состояние моего текущего счета?
Управляющий был, казалось, слегка удивлен такой постановкой вопроса.
— Баланс автоматически пополняется со счета маэстро, — вежливо объяснил он, — хотя, если вам потребуется снять единовременно свыше 5000 фунтов, я имею инструкцию исполнить просьбу без дополнительных согласований.
— Понятно, — ответила Роза, пораженная громом, изо всех сил стараясь выглядеть так, словно для нее это было обычным подтверждением известного факта.
Выйдя из банка, она почувствовала слабость. Алек дал ей, причем с невероятным тактом, действительно карт-бланш — тратить огромные суммы из его средств, как ей заблагорассудится. Несомненно, это означало, что он что-то испытывал к ней, что верил ей без колебаний! И уж точно это не могло быть простым желанием «откупиться», чтобы успокоить совесть. Или могло? — неспособная ответить на эти неудобные вопросы, она приняла решение никогда не тратить ни единого пенни.
Глава девятая
Колледж превратился для Розы вскоре в сплошную работу без всякой игры. Ее нельзя было назвать преднамеренно необщительной, однако она с необходимым тактом избегала регулярных вечеринок и прочих сборищ, так интересных для ее одногруппников. Студенты мужского пола стали вскоре бояться заигрывать с ней. По ее яркой внешности они предполагали, что основная ее жизнь начинается где-то вне стен колледжа, а ее глаза постоянно подавали явственный сигнал «Берегись!» Роза и не думала о мужчинах. Ее мысли витали в миллионе миль от потенциальных романов, а ее сексуальность по-прежнему тонула в горе от утраты Алека. Она вежливо отклоняла предложения Филиппы познакомить ее с «жутко симпатичным мужиком», и та, все еще пристыженная, просто-таки пугалась явного безразличия Розы. Она по-прежнему не была посвящена, несмотря на некоторые осторожные догадки, во французские приключения подруги, а неловкость нового положения Розы, оказавшейся визави с Найджелом, препятствовала девушкам восстановить их прежнюю доверительность. Помимо всего этого отношение Розы к учебе было гораздо более серьезным, чем у остальных. В Уэстли и в Бретани у нее выработались стремление и способность к упорному труду. График занятий в колледже казался ей недостаточно напряженным. Долгие дополнительные часы, которые она себе устраивала сама, действовали в какой-то мере как обезболивающее средство своей способностью отправлять ее в постель совершенно утомленной. Но в другом отношении они увеличивали ее муки — она чувствовала себя осиротевшей без подсказок Алека, его советов и критических замечаний. Обучение, которое она теперь получала, казалось поверхностным, неинтересным и безликим. Она напоминала пловца через Ла-Манш, которого вынудили плескаться в «лягушатнике».