После жёстких слов главы Озна ученый почувствовал - кажется впервые в жизни - что кровь отлила от его щек, и сердце скакнуло в груди где-то возле самого горла...
- Если бы вы просто согласились завозить сюда людей на выращивание, доказывать необходимость этого генного извращения не было бы нужды!- внезапно прошептал он осипшим голосом, и тут же сам пришёл в ужас от сказанного...
К сожалению, члены собрания услышали его и замерли с вытянутыми лицами: несколько сонитан даже вцепились руками в столешницу и были готовы ринуться прочь из кабинета в любую секунду - настолько крамольные слова слетели с языка Кастора... Но Конрод Мер не выказал ни капли замешательства: он приблизился к Кастору вплотную и прошипел так грозно, как это вообще было возможно для сонитанина:
- Не смейте говорить такое! Не смейте даже в мыслях допускать, чтобы эти твари ходили по Соните! Мы едва успеваем избавляться от своих выродков - этого вполне достаточно. Или вы забыли, Кастор, что решение о генном смешении принимал Высший совет Сониты?..
Кастор вздрогнул и побледнел ещё сильнее, но не отступился:
- Да, Высший совет Сониты. За закрытыми дверями. Один, сам по себе, без всеобщего голосования! Иначе кто бы согласился на подобное извращение, не так ли? Отдать своего ребенка в пожизненную энерго-резервацию!..- дрожащим голосом протараторил учёный, едва сдерживая рвущееся изнутри волнение.
Его слова стали последней каплей - Мер слегка покраснел от возбуждения, весь подобрался и издал нечто наподобие грозного крика:
- Пойдите вон, ходячее ничтожество! Вас ждут большие неприятности, господин Жонс!
Остальные члены заседания тоже повскакивали с мест со слабенькой смесью возмущения и негодования на лицах, но, несмотря на показной гнев, никто из них не посмел взглянуть в глаза учёному, пока тот проходил мимо к дверям - они сочувствовали его страшной участи.
Жонс выскочил за дверь и бросился прочь по коридору, сам не понимая, что только что произошло? Кто тянул его за язык? Эмоции, которых он в жизни не испытывал, вдруг перелились через край и прорвали плотину в его голове! Возмущение, досада - откуда взялись эти чувства, так некстати развязавшие Кастору язык? И к чему был весь этот спор, когда он просто мог принять поражение и продолжить свою работу?!
А Мер? Озновец тоже оказался хорош! На мгновение Кастору показалось, будто он видит перед собой живого землянина, а не уравновешенного гражданина Сониты. Про себя Кастор молился, чтобы угроза Мера оказалась не всерьёз... но где-то в сокровенной глубине своей души молодой ученый хорошо понимал, что задел самое больное нервное окончание подразделения внешней безопасности Сониты, и теперь ничто не могло закончиться хорошо.
На фоне горестных размышлений совершенно неуместно проскочила коротенькая мысль, что в свете обстоятельств Кастор абсолютно зря несколько недель так упорно травил старика Грелына специальным паралитическим ядом, привезённым не откуда-нибудь, а с самой Земли его братом Кайлаем. Брат уверял, что яд расслабляет мышечную систему, и ни коим образом не влияет на нервную - сонитанские врачи ни за что бы не отличили такие симптомы от паралича... Пожалуй, стоило сегодня же дать старику противоядие и подождать с его трагической для карьеры болезнью до более благоприятных времён, ведь наиболее вероятный преемник Грелына гражданин Сониты Кастор Жонс мог исчезнуть с лица планеты ещё до заката солнца...
Эта казнь развитого общества сонитан была самой жестокой с сотворения их мира. Каждый, кто подвергался процедуре либо безнадёжно утрачивал всякое желание жить, либо превращался в механическое подобие куклы, которая выполняла самую грязную и непочётную работу. Суть же казни была чрезвычайно проста: общество отвергало своего гражданина и полностью отворачивалось от него. Приговорённого считали недостойным гражданином, который утратил все свои моральные ценности и опустился до уровня примитивного животного. В соответствии с этим сонитане жалели его, обеспечивали малоинтеллектуальной работой, жильём, но презренно и холодно игнорировали. «Ничто» не имел ни малейшей возможности завести друзей, семью, реализовать свои амбиции или таланты. Только одно могло утешить казненного - родные, если таковые имелись. Но и здесь был свой подвох: воспитанные сонитанским обществом граждане очень серьёзно относились к всеобщему отторжению, и даже кровная связь не могла этого изменить.