Уже перед сном, когда Эли стало лучше, мы вновь обсудили ее беременность, все больше и больше осознавая случившееся, проникаясь любовью к будущему ребенку и чувством ответственности перед ним. И встал вопрос. Когда нам уходить в Эльфийский Лес? Сейчас, несмотря на плохое самочувствие Эли и предстоящие трудности долгого, непростого пути? Или дождаться родов здесь, не подвергая риску Эли и малыша? После некоторых колебаний мы решили, что если состояние Эли улучшится, и беременность будет проходить легко, то мы уйдем в Эльфийский Лес вскоре, пока срок беременности небольшой.
Утром мы рассказали Хоркису и Уме о случившемся, и о наших планах на возможный скорый уход из Гномьих Гор. Они оба искренне порадовались за нас. Хоркис еще и был доволен, что скоро покинет надоевшие и опостылевшие Горы, где ему было скучно, тесно и душно в ограниченном, замкнутом пространстве жилища, а суровый горный ландшафт навевал мрачное уныние.
Ума, хоть и растревожилась поначалу, но, в общем-то, уже давно была психологически готова покинуть родные Горы, поэтому вскоре успокоилась.
А мое сердце пело. Я со всей очевидностью осознавал, что не просто влюблен, как когда-то в юности, а люблю так глубоко и горячо, что Эли стала смыслом моего существования. Она, как никто и ничто, наполняла мою жизнь радостью и счастьем.
Я испытывал небывалый душевный подъем, чувствуя, что вот оно, то главное, что я неожиданно получил придя сюда, в Гномьи Горы. Любимую женщину и, пусть еще не рожденного, своего ребенка. А все остальное — моя магическая мощь, давшая мне возможность усмирить взорвавшийся гневом Мир; раскрытый секрет гномьих артефактов; полторы сотни спасенных гномов; огромное состояние в виде кристаллов-накопителей — все это, теперь, оказалось второстепенным. Внутри все болезненно сжималось от одной только мысли, что я мог отказаться от похода сюда, в Гномьи Горы, и пройти мимо ждавшего меня тут счастья.
Мое счастье рухнуло на следующий день.
Глава 5
ПОХИЩЕНИЕ
В этот день я не занимался с гномами на плантации посаженных нами растений, а решил поохотиться вместе с Хоркисом. Хотелось размяться. Да и увеличить размер добычи не помешало бы, а ее в округе становилось все меньше и меньше, из-за активной охотничьей деятельности Хоркиса. Теперь, надо особенно внимательно заботиться о правильном питании моей Малышки.
На этой охоте я отдавал предпочтение змейкам, мясо которых нежное, мягкое, вкусное, питательное. Я собирался часть из нашей добычи лиофилизировать и взять с собой в дальнюю дорогу домой, добавив к тем продуктам, которые нам предстояло купить на Торговой Улице.
К концу дня, с тяжелыми сумками наперевес, полными охотничьих трофеев, мы с Хоркисом направились к пещере, ведущей на ту Улицу, где располагалось наше жилище.
Мое сердце тревожно забилось в нехорошем предчувствии, когда я издалека увидел Уму, стоящую на Улице около нашей двери, и беспомощно крутящую головой во все стороны, кого-то высматривая.
Увидев нас, она кинулась навстречу, и еще издали, обращая на себя внимание проходящих мимо гномов, с паническими интонациями в голосе закричала:
— Эли куда-то пропала!
— Как это, пропала?.. — грозно начал спрашивать ее Хоркис, ускорив шаг.
Я, перебив его, стараясь сдержать тревожное сердцебиение и казаться спокойным, коснулся плеча Умы и послал ей ментальную волну самообладания и собранности.
— Ума, успокойся. И расскажи все подробно, по порядку, — скомандовал я.
Она действительно справилась с собой, ее губы перестали дрожать, а руки теребить край рубахи:
— Эли, как обычно, после вашего ухода вышла на Улицу и села рисовать. В середине дня я выглянула к ней, проверить все ли у нее в порядке и узнать, что бы ей хотелось, чтобы я приготовила на ужин. А то ведь утром она почти ничего не съела из-за тошноты. Она ответила, все равно что, только не грибы.
— Она была одна? — уточнил я у Умы.
— Да. Сказала, что рисует заказанную ей картину. Следующий раз я вышла уже не так давно, волнуясь, что она до сих пор не возвращается, хотя всегда в это время уже заканчивает рисовать. Ее на месте не оказалось. А ее мольберт и скамеечка стояли около нашей двери. Я стала спрашивать всех прохожих, не видел ли ее кто-нибудь, но никто не видел, — закончила свой рассказ Ума.