И Нанди кивал: законы, всё они. Здесь не любили законов: из-за них госпожа покончила с собой, а господин обратился в камень.
Хорошо, что здесь не любили законов.
Она пропалывала клумбы и подвязывала лианы, подрезала ветви у плодовых деревьев и кормила грудью сына и малютку-Шешу, стирала у Ганги в реке одежду и слушала, как Чандра, остановившийся напоить своих оленей, рассказывает последние придворные сплетни — про ярость Солнца, про его детей-кентавров, про новое нападение асуров...
Она жила.
* * *
Днём она пряталась.
В ухе у Нанди оказалась пещера — целый лабиринт из пещер, посреди которого каменной статуей сидел молодой красавец. Слёзы текли из-под сомкнутых его век, так что вокруг разлилось целое солёное озеро.
Наверное, это и был тот самый господин, что не вынес самоубийства жены.
Одно время Чхая слушалась хозяев Голоки и не подходила близко. Но её словно тянуло к нему — может быть, это была жалость, может быть, тайна, — а может быть, просто обычное обаяние запретного.
Сперва она просто играла с Шани на берегу. Потом они стали иногда купаться в солёном озере.
Потом она стала рассказывать каменному господину о том, что творится в мире снаружи. Как его любят его слуги, как они по нему скучают. Как тоскует охотница Ганга по названному брату, как весь мир — если, конечно, верить Яшоде и Нанди — катится в тартарары оттого, что некому за миром присмотреть.
Она сама не заметила, как Шани стал играть на коленях спящего, как она начала тайком проносить из сада в пещеру цветы и плести из них венки и гирлянды, чтобы украсить статую, как украшала бы божество в храме.
Она сама не заметила, как статуя перестала плакать.
* * *
Чхая вышла из пещеры как обычно — ночью. Шани радостно гулил у неё на руках: он уже знал немало слов, но применять их не желал, ограничиваясь свистом, клёкотом и курлыканьем. Кажется, он слишком много времени проводил со своим ручным вороном.
Сегодня она хотела поохотиться с Гангой — за Шани бралась присмотреть Яшода. Точнее, Яшода настаивала на том, чтобы ей позволили присмотреть за Шани, а когда она на чём-нибудь настаивала...
— Беги! Беги что есть сил! — прервал её рассеянные размышления хриплый крик.
Дочерна обожжённый, под ноги ей упал Чандра.
— Он заставил меня, — из глаз юноши лились слёзы, — он заставил меня обмануть тебя, он спрятался за моим серебряным щитом! Но я вырвался, видишь, я вырвался, я сумел предупредить тебя. Беги — он уже идёт, потому что сейчас не ночь...
«А день».
Мужчина в алых одеждах, неумолимый и спокойный, приближался к ней, и на губах его играла насмешливая улыбка.
— Вот я и увидел тебя, маленький Шани, — сказал он. — Пришла пора умереть.
Чхая молча помотала головой, прижимая сына к груди.
Что бы ни было, что бы ни случилось — она не сдастся, она будет сражаться.
До последнего.
— Оставь ты их, Солнцеликий, — Яшода, вопреки своим привычкам, даже поклонилась ему в ноги. — Ну что тебе до них, баба да дитё, будут у нас жить, что есть они, что нет их.
— Да, Солнцеликий, я мальчика сам воспитаю, будет тут подпаском, сад не покинет, — Нанди тоже кинулся в ноги гостю. — Пощади их, они ж несчастные. А мы тут к ним привязались...
Коротким движением он отбросил обоих прочь — сломал Нанди топор, ударил Яшоду в живот.
— А потом он вырастет и явится своего требовать, ну или мне мстить, да? Ишь, умные! Шлюху укрывать и её отродье — совсем страх потеряли, забыли, что кто потворствует греху, тот и сам грешник?! Или вы тут в садочке себе известное заведение организовали? То-то у вас тут Ганга живёт, всё ещё в девках и без опекуна, а я говорил, говорил...
«Как можно унизиться до того, чтобы бить женщину, да ещё и корову?» — мельком подумала она. Страха не было. Одной рукой она прижимала к себе Шани, другой поддерживала полумёртвого Чандру, укутывая его своим покрывалом-тенью.
— Уйди, — сказала она. — Уйди добром. Грех убивать родного сына ради своих обид. Грех мучать, обманывать, преследовать невинных...
— Закон на моей стороне, — криво усмехнулся он. — А ты, я смотрю, успела ещё и с Чандрой перегулять? И как тебе этот флейтист? Уж его-то страсть точно не обжигает?
— Есть вещи выше закона, — она не знала, зачем говорит это.
Тянет время? У неё даже оружия не было.
— Не ссмей оскорблять женщщин грязным сссловом!
Малыш Шеша рванулся у неё из-под ног, целясь в лицо злодею. Почти удалось — она еле успела поймать его, обгорелого почти в уголь, когда кричавший от боли муж отбросил его прочь. Держать Шешу было нечем — обе руки заняты, — и она положила его себе на плечи.