Я прекрасно понял, что хотел сказать Юмашев. После своей отставки (без меня, мол, тут вон чего натворили) и после триумфального возвращения в Белый дом Черномырдин приобретет столь любимый народом ореол "несправедливо обиженного".
Да, это было очень важное соображение. Черномырдин не только имел все шансы разрешить кризисную ситуацию, используя свой опыт и связи, но и пойти дальше, на выборы-2000, с хорошим запасом прочности. В этом смысле мой моральный проигрыш оказывался выигрышем для Черномырдина. Ну что ж...
И все же я продолжал сомневаться: "А если его не утвердят в первом туре?" "Тогда попробуем найти другого кандидата", - сказал глава администрации.
Вариант Примакова мы в тот день даже не обсуждали - Евгений Максимович заранее объявил всем - и моим помощникам, и парламенту, и правым, и левым, что в премьеры не пойдет ни под каким видом.
Днем позже, 23 августа, в моей подмосковной резиденции произошла другая важная встреча - с Черномырдиным.
После того как от меня ушел Кириенко, я вызвал в кабинет Виктора Степановича. "Только что у меня был Кириенко. Я отправил его в отставку". Черномырдин слушал молча, кивал. Было видно, что он напряжен и готов к решительному бою.
Не знаю, не помню, в каком разговоре промелькнуло: "политический тяжеловес". В сущности, это был не очень удачный образ, но довольно точно раскрывающий причины отставки Кириенко: тот этим качеством явно не обладал. Я смотрел на крупную, тяжелую фигуру Виктора Степановича и думал: действительно, "тяжеловес".
Да, непросто рассказывать об этих событиях осеннего кризиса 1998-го. Непросто, потому что ситуация менялась практически каждый день. А потом и каждый час. Честно говоря, не припомню такого напряжения за всю российскую политическую историю 90-х годов, если не считать, конечно, попытки военных переворотов 91-го и 93-го годов. Здесь ситуация была вроде бы совсем другая, мирная, абсолютно конституционная, но под тем же неярким и добрым солнцем уходящего лета так же бешено замелькал политический калейдоскоп. Будто какой-то дьявол вертел картонную трубку нашей судьбы, и цветные стекляшки разных комбинаций и компромиссов то возникали, то рассыпались вновь.
Итак, 23 августа я принял в Горках Кириенко и Черномырдина, а 24-го выступил с телеобращением к нации и подписал соответствующие указы. В этот же день Виктор Степанович провел в Белом доме заседание правительства в качестве исполняющего обязанности премьер-министра.
Черномырдин с бешеным упорством продолжал загонять руководителей парламентской оппозиции в угол. Он использовал свой главный козырь отсутствие другого реального кандидата и желание всех элит, и политических, и экономических, как можно быстрее урегулировать этот кризис. В течение первых трех дней - понедельника, вторника и среды - были согласованы основные параметры так называемого Политического соглашения, документа, который определял новые взаимоотношения между президентом, правительством и Думой. В четверг и пятницу началась работа над самим текстом документа.
Черномырдину удалось достигнуть многого. В первую очередь поддержки Селезнева, спикера Госдумы, официально второго человека в компартии. Добился он и поддержки "Народовластия" и аграриев, младших партнеров Зюганова. Причем не без помощи руководителей "Газпрома", имевших влияние на верхушку компартии. Левая оппозиция согласилась на следующие условия: президент дает гарантии не распускать Думу до 2000 года. Дума, в свою очередь, гарантирует доверие правительству. Правительство дает гарантии того, что не будет инициировать парламентский кризис своей добровольной отставкой. Черномырдин непрерывно звонил мне, согласовывая все новые и новые позиции: могут ли быть коммунисты в правительстве? Можем ли мы обсуждать в Думе всех вице-премьеров?
Я сознательно шел на ограничение своих конституционных полномочий. Был убежден, что с таким надежным руководителем правительства, как Черномырдин, мы сумеем избежать любых связанных с этим осложнений.
Была абсолютная уверенность в том, что в период обострения Черномырдин - единственная реальная кандидатура в премьеры.
Тем не менее коммунисты попытались перехватить инициативу у Черномырдина. Зюганов и его младшие партнеры по левой оппозиции, Николай Рыжков и Николай Харитонов, выступили с совместным заявлением: вопрос о кандидатуре главы правительства совершенно не подготовлен. Рыжков был еще определеннее: вслепую идти в состав правительства, не зная его курса и программы, было бы преступно перед народом.
Пользуясь ситуацией кризиса, тем, что я вынужден был отправить в отставку Кириенко и его либеральное правительство, они пытались отвоевать у меня часть политического пространства. Пытались ввести в правительство своих людей, ограничить мою инициативу. Но для меня это был хорошо продуманный, точный ход: после того как Дума утвердит Черномырдина, отпадет всякая необходимость в ее роспуске. Черномырдин - мой премьер, и отправлять его в отставку до 2000 года я тоже не собирался. Все сходилось, все складывалось.
...Однако было видно, что коммунисты идут на это соглашение, как на расстрел. Понуждаемые только неутомимой энергией Виктора Степановича, его постоянным давлением. Он умудрился за одну неделю снять все их возражения, выполнить все условия, убрать все аргументы. Оставил их "голыми" перед железной необходимостью подписывать соглашение.
Они понимали, что, не имея реального кандидата в премьеры, брать на себя ответственность за политический кризис в условиях кризиса финансового это горький, неприятный удел.
В пятницу я подписал соглашение, на котором стояли также подписи Геннадия Селезнева, лидеров политических фракций Думы, главы администрации Валентина Юмашева и Виктора Черномырдина. Не было только подписи Зюганова он сказал, что они должны обсудить текст соглашения на своем партийном пленуме.
Ну а в воскресенье в прямом телеэфире лидер коммунистов покраснел, тяжело задышал и сделал сенсационное заявление: голосовать за Черномырдина в понедельник они не будут. Лица Рыжкова и Харитонова, партнеров Зюганова, вытянулись от удивления. Они сказали, что ничего об этом решении не знают и будут в срочном порядке проводить консультации.
В этот момент я отчетливо понял: решение принято в считанные часы, узким кругом заговорщиков, и означать оно может только одно: у коммунистов появился свой реальный кандидат в премьеры.
Вычислить его не составляло никакого труда.
Это был, несомненно, мэр Москвы Юрий Лужков.
Первые тревожные звонки из Совета Федерации прозвучали еще до официальной отставки Кириенко. И Лужков, и Строев достаточно резко высказались в адрес Черномырдина. "Те трудности и ошибки, которые мы испытываем сегодня, есть следствие длительной и неосознанной работы правительства прежнего состава во главе с Черномырдиным", - говорил, например, Егор Строев.
Раздражала их, очевидно, огромная воля к власти, проявленная Черномырдиным в первые же послекризисные дни. Так же как и коммунисты, Лужков и Строев, "тяжеловесы" номер два и номер три, считали в сложившейся ситуации наиболее справедливой логику раздела властных полномочий: что-то можно оставить президенту, но что-то надо забрать и себе.
Скоро Лужков окончательно понял: ситуацию надо использовать! Было очевидно: это его чуть ли не последний и единственный шанс прийти к власти, используя легальные рычаги.
... За несколько дней до первого тура голосования я пригласил и Лужкова, и Строева в Кремль. В условиях экстремальных, когда надо спасать страну, считал себя абсолютно вправе говорить с ними прямо, открыто, честно: снимите свои политические амбиции, поддержите Черномырдина. Мы в одной лодке, не надо ее раскачивать, и сейчас, в эту минуту, должны быть заодно.
Лужков и Строев сдержанно согласились и, выйдя к телекамерам, сказали несколько примирительных фраз: по Конституции право президента решать, кого выдвигать премьером, мы не оспариваем этих полномочий.
Мне казалось, что это победа. Во всяком случае, тактический выигрыш. Больше Лужков и Строев, по крайней мере публично, не смогут выступать против Черномырдина.