— Но там не было англичан. Монтгомери… — голос его дрожал. — Рано или поздно им придется вести войну, чтобы остановить марш на Западную Европу азиатских орд…
Но Шелленберг прервал его:
— Они консультировались с Черчиллем по телефону.
Из груди Гиммлера вырвался стон. Этот человек, никогда и ни к кому не знавший жалости, сидел раздавленный.
— Это все?
— Нет, — твердо ответил Шелленберг. — Есть другие возможности опасти Германию. Надо поднять на щит новое правительство Деница. Я поеду к Деницу… Надеюсь, он не откажется от моих услуг. В сложившихся условиях остается немедленная капитуляция наших войск в Норвегии и Дании перед американскими и английскими войсками. С этой целью в качестве специального посланника я готов ехать в Копенгаген.
Шелленберг упорно искал способ вступить в сговор с англичанами и американцами.
— Желаю удачи, Шелленберг! Политика — это «искусство делать невозможное возможным»… — согласился Гиммлер.
Шелленберг вернулся в шведское консульство, где оставил генерала Мадера.
— Простите, генерал, что напрасно держал вас тут. Планы изменились. Я срочно еду в Копенгаген. Благодарю вас за преданность… Не забывайте приказ Гиммлера о нашем долге после оккупации. А теперь — прощайте!..
Шелленберг взялся за шляпу…
— Надеюсь, мы еще увидимся…
Он пожал генералу руку и оставил Мадера в полном смятении.
КРАХ
В гостиничном номере Каюма в Мариенбаде было накурено. Пепельницы переполнены, кровать не убрана. Рут упаковывала драгоценности, лихорадочно нанизывала перстни и кольца на тонкие длинные пальцы.
Каюм в тапочках на босу ногу, в накинутом на плечи шелковом халате метался по комнате.
— Ты слышала, Рут? Фюрера нет. Все кончено!
Зазвенело упавшее на пол кольцо…
В состоянии оцепенения они пробыли с полчаса.
Наконец Каюм подошел к столу, схватил бутылку с вином и налил полный бокал. Рука его дрогнула, и вино пролилось на скатерть. Рут заплакала.
— Каюм, неужели ты не видишь, что я больше не выдержу? Немедленно надо уходить… Ты слышишь? Тут дальше оставаться опасно.
— Ты же знаешь, я жду Хаитова, закричал Каюм.
— Хаитов тебя обманул. Он сбежал.
— Как ты надоела мне со своими воплями!
— Если ты не можешь что-то предпринять, я попытаюсь сделать это сама. Я найду и машину и тех, кто еще не потерял голову, кто способен управлять собой.
— Иди! Я знаю, о ком ты ведешь речь. Только имей в виду, Ольцша в Берлине, а Берлин окружен советскими войсками.
— И пойду, «ваше высокопревосходительство»! На что ты надеешься? От тебя разбежались все твои земляки. Где Алмамбетов? Где Канатбаев? Где Алимов? Наконец, скажи, где твой холуй Баймирза? Корабль тонет и крысы бегут. Ты для них теперь никто. Ты вообще никто. Все вы никто. «Президенты без государств».
— Замолчи! Шлюха! — Каюм подскочил к Рут и ладонью наотмашь хлестнул ее по лицу.
В это мгновенье в дверь постучали.
— Ваше превосходительство! — послышался голос шофера… — Хаитов достал машину.
Каюм оттолкнул жену и бросился к двери.
В комнату вошел шофер невысокого роста, коренастый.
— Где Баймирза?
— Хаитов скоро прибудет.
— Забери вещи и проводи госпожу к машине…
Оставшись один, Каюм принялся что-то писать. Потом он свернул бумагу и сунул в карман. Сошел вниз к машине.
— Где же, наконец, Хаитов? — спросил у шофера.
— Идет…
Баймирза шел в гражданском, с чемоданом в руке…
Каюм сделал несколько шагов ему навстречу.
— Где вы пропадаете, Баймирза?
— Надо было убрать кое-каких свидетелей. Я забочусь о вашей безопасности.
Глядя в глаза Хаитова, Каюм тихо сказал:
— Гитлер, по воле Аллаха, ушел от нас…
— Значит, всему конец?
— Увы, мы не смогли достичь своей цели. Туркестанского государства не будет. Нашим людям нельзя сдаваться советским войскам. Передайте всем, чтобы проявляли благоразумие и лояльность по отношению к англичанам и американцам, выполняли их указания, какой бы характер они ни носили. Я постараюсь найти выход из создавшегося положения.
НА МОРЕ
У причала стоял корабль. На корме медленно полз вверх по фалу и разворачивался красно-белый с черной свастикой фашистский флаг. Глухой гул стоял в воздухе. Шла посадка пленных на корабли. Измученные, изнуренные долгими переходами люди, теснясь, поднимались по трапу. Леденящим холодом тянуло с моря. Конвоиры торопили. Орозов и Борадзов с очередной группой заключенных поднялись на палубу.