- Семёныч, ты куда пропал? - раздался из динамика весёлый и явно нетрезвый голос Димки Тычихина из их бригады.
- Еду уже... - ответил Шихов.
***
Прошёл, наверно, целый час после разговора с Петей, а Шихов всё не покидал своего места у бытовки. Ссутулившись, он сидел и думал. К нему несколько раз подходили с какими-то вопросами, но все они были пустяковыми. По большому счёту, ребята могли бы и без его участия справиться с этими пеноблоками - бери, да клади, хоть по пять кубов в день выкладывай!
Возникал соблазн оставить на время стройку и отправиться в условленное место, на берег реки. Вдруг возлюбленная там? Хотя именно сейчас двигаться совсем не хотелось. Навалилась какая-то апатия, и вроде бы даже слегка знобило, несмотря на жару.
Дышал теперь Шихов тяжело и часто; он вдруг поймал себя на том, что рот непроизвольно открывается, а язык безвольно вываливается, словно ему тесно внутри.
"Заболел!" - понял Шихов. Конечности и спину ломило, как при гриппе, зубы ныли. Но что с языком? Больших усилий теперь стоило держать его во рту. Хотелось лечь и свернуться калачиком, что Шихов и сделал. Через некоторое время ребята заметили, что с ним неладно.
- Семёныч, перегрелся? - спрашивали его.
Кто-то сунул в руку двухлитровку с минеральной водой и он, приподнявшись, разом выпил чуть не половину.
- Спасибо, парни, - выдавил он из себя, еле шевеля губами. - Я, похоже... простыл.
- Может, тебя к врачу?
- Да нет... полежу... Вы работайте!
Его устроили поудобней, подложив под голову свёрнутый дождевик, пахнущий слежавшейся сырой тканью, которая долго прела, пока не высохла-таки на жаре. А дальше Шихов провалился в глубокий сон.
***
Проснулся он от смутного беспокойства и сразу сел. Солнце уже не пекло, длинные тени лежали на земле. От хвори, скрутившей его днём, не осталось и следа; Шихов чувствовал себя как никогда крепким и здоровым, а также злым, от того, что зверски хотел жрать. Он потянул носом воздух и безошибочно определил - поблизости есть пища.
Парни, как видно, закончили работу и выскребали из вёдер остатки кладочной смеси.
- Семёныч! - обрадовался Тычихин. - Отлежался? Здоров ты спать! Как чувствуешь?
- Полегчало.
- Мы тебя на обед будить не стали, принесли тут, что осталось. Будешь?
Он указал на импровизированный стол из фанеры, на котором стояла миска с салатом, закрытая от мух марлей, кастрюлька (с супом, как подсказывало обоняние) и лежал хлеб. Днём бригада питалась в деревне, у бабушки Зинаиды Фёдоровны, которой Шихов раз в неделю платил за продукты и стряпню. Она-то, видно, и собрала "обед на вынос".
Без лишних слов Шихов устремился к еде. Он схватил ложку, которая была тут тоже приготовлена, и откинул марлю. Уже представляя, как сейчас с треском навернёт салатика, он зачерпнул побольше, но вдруг остановился. Странно, но теперь он видел, что эти разрезанные на части огурцы и помидоры, скользкие от собственного сока и тошнотворного растительного масла, да ещё усыпанные травяным крошевом, будят в нём лишь отвращение.
Он вывалил обратно салат из ложки и брезгливо отодвинул от себя миску. Мучной запах хлеба также не вызывал аппетита. Тогда Шихов выловил из кастрюльки единственную косточку с мясом и начисто обглодал её. Затем выпил через край бульон и, несколько раз ковырнув ложкой картофельную гущу, снова принялся за кость. Он обсасывал её и грыз, пытаясь добраться до мозга.
- Зубы сломаешь! - добродушно сказал Петя, присаживаясь напротив покурить.
- Рот закрой, морда! - громко рыкнул Шихов. - Ур-р-од!
Петя чуть не проглотил сигарету, а Шихов, и сам не ожидавший от себя такой ярости, бросил на землю кость, не способную его насытить, и, легко, пружинисто ступая, поспешил прочь со стройплощадки. Не понимая, что с ним творится и куда несут его ноги, он быстро шагал краем деревни, принюхиваясь и поглядывая по сторонам.
"Остановись!" - твердил он себе, хотя знал, что не остановится, и какой-то мясной прилавок маячил перед глазами, полный сочных кусков парного, нежного мяса, в которые так тянет впиться зубами, и рвать, и глотать, не прожёвывая, потому что жевать некогда, ведь надо хватать ещё и ещё, пока не забрали, не отняли, и упаси бог кому-то приблизиться в такой момент, потому что этот - приблизившийся, чужак - сам состоит почти из такого же мяса, и ничего не стоит полоснуть его по горлу острыми клыками...
Маленькое стадо гусей, испугавшись стремительного приближения Шихова, взволнованно загоготало. Растопырив крылья, птицы со всей возможной поспешностью бросились прочь из грязной лужи, в которой их застало появление опасного и странного существа. Одна замешкалась больше других, это стоило ей жизни. Схватив гуся за шею, Шихов так тряхнул его, что тот сразу перестал трепыхаться.
- Ты что же это делаешь, негодяй! - услышал он гневный крик и, оглянувшись, увидел незнакомого мужика из местных. - А ну, стой!
Приказ остановиться подхлестнул Шихова, и он бросился наутёк. Мужик пытался было нагнать его, но тут же отстал, зато выскочившая невесть откуда здоровенная беспородная псина с лаем мчалась по пятам, проносясь вслед за Шиховым мимо дощатых закут и сараев, топча картофельные грядки и мусорные кучи, проламываясь сквозь высоченные, в рост человека, заросли крапивы на задворках коровника, где раньше сваливали навоз...
Скоро деревня осталась позади, теперь Шихов бежал через большой фруктовый сад; яблоки из него и должны перерабатывать в консервном цеху. Попадая под ноги, упавшие плоды отлетали в сторону либо хрустели, раздавленные. Невысокая ограда не задержала ни Шихова, всё ещё сжимавшего свою добычу, ни его преследователя - злобного молодого пса с надорванным ухом, видно, большого забияку.
За оградой начинался редкий лесок. Шихов устал, он чувствовал, что мог бы бежать скорее, используй он для бега четыре конечности, а не две. Отчаянным усилием он вырвался вперёд, но, оступившись, покатился кубарем, и тогда что-то произошло с телом.
Несколько мгновений он барахтался на земле, пытаясь избавиться от одежды - она вдруг стала ему сильно не по размеру. Затрещала материя, которую он дёрнул зубами; ещё миг, и волк, некогда бывший Шиховым, вскочил, повернувшись оскаленной мордой к набегавшему псу.
Тот, увлечённый погоней, не успел ничего понять и с визгом отпрянул, отведав волчьих зубов. Весь азарт его мигом улетучился. Не рискуя показать грозному противнику спину, он стал пятиться, а когда отошёл на безопасное расстояние, развернулся и, поджав хвост, пустился наутёк.
Волк обнюхал лежащие на земле тряпки: разодранную рубаху, брюки, -потом взял гуся в зубы и затрусил прочь. Лишь уйдя от деревни подальше, он положил добычу на землю и принялся насыщаться. Скоро от гуся осталась кучка перьев, а волк впервые за вечер испытал благодушное удовлетворение.
Какое-то время он лежал, облизываясь, наблюдая сквозь листву за небом, которое из вечернего постепенно становилось ночным. Ему думалось о том, какие странные вещи произошли с ним за последние дни, но, как оказалось, всё было правильно, и вот он теперь открыл свою настоящую сущность, которая, он чувствовал, была с ним с рождения. Он не сомневался, что при необходимости сможет перекинуться и на время снова стать Шиховым, но сейчас он презирал своё прошлое имя - это клеймо для людей и тех, кто им служит.
Круглая луна показалась над верхушками деревьев; вид её волновал, суля скорое счастье. Волк понял, что пора пришла. Он вскочил и, задрав голову, испустил протяжный, полный любви призыв. Далёкий голос подруги, которая, как и он, не нуждается в имени, был ему ответом. Услышав его, волк сорвался с места и, огибая деревню по большой дуге, побежал к реке. Он спешил к той, кому поклялся в верности. Она обещала ждать его на берегу сегодня, в ночь полной луны, и она ждала его там...