— Бросай ствол! В комнату! Или я пришью Гаррика!
— За что?
Прозвучало идиотски, но, согласитесь, резон в таком вопросе имелся.
— Вы ведь все равно все вчера поняли! — в голосе прозвучало отчаяние. — Господи, мне пришлось из-за этого шлепнуть Михалыча, он даже ничего и не понял!
Я вспомнил дырку под подбородком старого токаря. Все верно. Только хороший знакомый может улучить момент и сунуть ствол так, чтоб вы и испугаться не успели. Одновременно в моей зрительной памяти на мгновенье возникло еще одно воспоминание, которое мне не удалось сразу квалифицировать. Потому что меня обожгла другая мысль: ладно, можно допустить, что Василиваныч просто сбрендил от страха, но зачем же ему было начинать заваруху, убивать Шамиля? Какой риск, это помимо нравственного момента!
— А почто ты меня работы лишил, а? — спросил я его, чтобы хоть как-то потянуть время.
Зря я не перекатился! Новый выстрел, пуля застряла где-то в кровати, у меня перед лицом забавным фонтанчиком взметнулись пружины. Забавным… мое любимое слово… Однако какой выстрел у Василиваныча? Третий? Четвертый?
От этого многое зависело. Наверняка у него был РЖ или «Агент-35 дробь» из тех, в приобретении которых я невольно помог всем своим приятелям в то время, когда фи-гачил статью для «Адамова яблока»… Значит, пять патронов в барабане. А такие игрушки — не «магнум», по одной пульке в барабан добавлять не станешь. Значит, еще один-два выстрела, и Василиванычу придется…
— Ты жив?
Это вопрос! Я ответил на него как мог решительней:
— Падло! Прекрати палить!
… еще один или два выстрела, и Василиванычу придется вынимать барабан, перезаряжать…
— Ты, сука, не думай! — срывающимся голосом предупредил он меня. — У Настень ки наготове пушка твоего кореша, так что перестань выстрелы считать!
Экстрасенс! Чумак, Чубайс и Кашпировс-кий, блин! Скорчившись за спинкой кровати, но выставив ствол к двери комнаты, я лежал и тихо матерился. Покажись он в дверном проеме, пристрелил бы подонка, точно! Чей-то гнусавый голос с запозданием дня на два, на три начал свою нудную проповедь: «… психологическая мотивация очевидна: болезненное самолюбие, перешедшее в манию, зависть к более талантливому Гаррику, желание наконец-то выбиться из посредственностей, получив свою сенсацию… Как гласит древняя заповедь, если у тебя нет сенсации, сделай ее сам!»
Я не сразу понял, что этот гнусавый голос принадлежал моему заднему уму, которым мы все сильны. И чтобы хоть как-то растянуть ватное время, повторил свой меркантильный вопрос:
— Так почто ты меня работы лишил, а, Василиваныч?
И не забыл перекатиться. Он не выстрелил. Его прорвало:
— Он же бандит! Бандитом был! Я не виноват, что его до меня никто не пришил!
А- если б не вы, тогда вообще бойня могла бы славная завариться! Они бы съели друг друга, волки! Южане и «Астратур»!
— Не выйдет теперь! Зря Михалыча грохнул, чудило!
— А что мне было делать! Не дергайся! Что было делать?! А?! Он бы рассказал вам, что я у него растачивал свою пушку под боевой?! А он и рассказал, наверное! А зачем мне нужно, чтоб вы с Гарриком про меня в газете написали?! Даже милицейские догадались бы, откуда у меня те подробности, которых они не разглашали!
«В газете написали!» — весь он в этом, полудурок! Я с трудом подавил желание шмальнуть в комнату, меня остановило другое: чтоб скрыть убийство, нужно убивать, одна из теорем. Жив ли еще Алферов?
— Вылезай! Убью его!
Что делать? «А если я вылезу, что, тогда не убьет?» — прозвучал в моем мозгу тревожный сигнальчик. Однако в том, что Васи-ливаныч приведет в исполнение свою угрозу, можно было не сомневаться. Итак, если я вылезу, скорее всего, грохнут нас обоих. Но — скорее всего. Не наверняка. А вот если я рискну метнуться в окно, то придурок пристрелит Алферова — точно! Да и я себе руки-ноги поломаю. Второй этаж, третий — хоть четвертый! — прыгать нужно все же аккуратненько, на ноги или на что-нибудь более мягкое, чем задница, а когда выпрыгиваешь из комнаты вместе со стеклом да еще дрожа и опасаясь каждое мгновение, что пуля в спину придаст твоему телу некий дополнительный импульс, сложно рассчитывать на удачное приземление. Даже с первого.
— Погодь! Подожди! — попросил я Васи-диваныча. — Что мне толку вылезать, если ты его уже пришил?
— Ладно же! — Нет, он тоже меня жутко боялся, определенно! — Настенька, пни этого…
«Настенька»! Еще один фрагмент занял нужное положение в общей мозаике: тот странный взгляд, которым Василиваныч окинул понравившуюся мне официанточку в «вечер семян»! Определенно, безусловно, они были знакомы и раньше, не даром же этот аккуратно подстриженный «криминальный хроник» постоянно торчал в ее кабачке!