Владимир получал письма от неё и часто их пересчитывал, чтобы успокоить своё сердце, он засыпал и просыпался с мыслями о ней, волновался и беспокоился. С приближением весны он воодушевился, зная что скоро увидит её, обнимет и она согреет его одинокое без неё сердце. Он думал, какая она сейчас, видимо стала ещё прекраснее с большим животом, где стучит сердце их сына, что вскорости появится на свет. Да он ждал сына, но даже если это будет дочь, его радость не станет меньше, а любить её будет не менее. Уехать в Карамазово он планировал в середине апреля, когда дороги станут пригодными для путешествия, после снеготаяния.
Удаляясь от столицы чета Карамазова не обмолвилась и словом, каждый был в своих мыслях. С тяжёлым сердцем Анна понимала, что ежели София не оставит её мужа, то ей придется всю жизнь делить его с ней, чего хотелось меньше всего. От одной мысли внутри всё переворачивалось, а в голове возник план, как удалить её от него. Она украдкой поглядывала на Владимира, а он с задумчивым видом смотрел в окно и о чем-то думал, о предмете его мыслей она знала наверняка и была уверена, что та всегда между ними, даже когда далеко.
У парадного Карамазовых встретил Амадеус, услужливо распахнув дверцу кареты. А на крыльце стояла Марианна и с улыбкой полной радости, встречала хозяина, принимаясь рассказывать, что всё было так, как тот распорядился. Порядком устав с дороги он удалился в спальню, дабы отдохнуть, отказавшись от ужина. Анна проводила его недовольным взглядом и принялась рассказывать о жизни столицы и даже приготовила подарок для верной Марианны, что явилось неожиданностью для той.
Разговаривая с Амадеусом Аннет приказала следить за её мужем, ежели тот с утра покинет имение, хотя она и знала что так и будет. Знала к кому он поедет и загодя ссорилась с ним в мыслях, хотела знать о его каждом шаге, хотя понимала от этого ничего не изменится, а он лишь отдалится его от неё.
С утра Владимир собрался в дорогу, приказав заложить дорожную карету. Наскоро позавтракав он ожидал Степана, за чтением газеты.
- Будет ли распоряжения насчёт обеда? – Спросила Марианна, осторожно подойдя к нему.
- Нынче я не буду обедать, да и ужинать навряд ли, - оторвался он от газеты, поднимаясь с кресла.
- Вы едите к ней? – Тихо спросила она, загодя зная ответ.
- Еду, - отозвался барон, - ежели моя супруга спросит, доложи что у меня дела.
- Вы думаете она так глупа и не знает каковы ваши дела? – Вздохнув вновь спросила та.
- Я сам разберусь, - появился Степан, а это значило экипаж готов, - мне пора.
Владимир с помощью лакея одел редингтон, поверх темно-синего сюртука и поспешил к выходу. А вскоре он миновал ворота и уже направлялся к Софии. От одной мысли о ней всё внутри дрожало и наполнило его великой силой любви. Ведь любовь – великая сила. Она способна творить и разрушать, окрылять и лишать сил, дарить прозрение и лишать разума, верить и ревновать, совершать подвиги и толкать на предательство, отдавать и брать, прощать и мстить, боготворить и ненавидеть. Его любовь стала когда-то настоящим открытием для него, осознание любви к Софии стало чем-то вроде удара среди ночного забытья. Сознание было в панике, оно просто не знало, что ему делать с этой любовью, она его жгло, кричало, что этого не может быть. Без конца вопрошала, почему именно София, почему эта девушка перевернула его обыденный мир без истинной любви к женщине. Оно пыталось вызвать сомнения, посеять недоверие и спрашивало чувство ли это. Но ничего не могло сделать, ибо любовь больше и выше сознания, она не непостижима им и оно никогда не сможет её коснуться.
В его любви к Софии не могло быть претензий или ограничений, не важно где она находится – их связь нерушима и неразделима, она настолько слита между ними, что при всём желании он не мог потерять эту связь. Она всегда будет рядом, прозрачным и чистым родником, что струится внутри него, развивая контуры материального мира, делая этот источник самым важным, важнее всего на свете. Его истинная любовь к ней, учит его жить и быть полным и объемным среди пены дней.
Он решил, что не надобно предупреждать, хотел увидеть её в непринужденной обстановки, может за рисованием или отдыхом, хотел обнять и никогда не отпускать. Дороги ещё не успели высохнуть после половодья и колеса экипажа увязали в грязи, тормозя ход, что было не на руку, ведь каждая минута без Софии была по истине тяжела.