Понимание того, что ей кажутся надежными руки мучителя, заставило отрезветь от нахлынувших непонятных и весьма странных чувств. Она открыла глаза, вновь ощущая силу в своих руках.
— Вот так, — тихо говорил он, и это казалось Одри очень соблазнительным.
Он помог ей нажать на курок, и в этот раз пуля поразила переносицу картонного Доминика Хардмана.
Одри тягостно выдохнула, осознавая, что, даже убивая нереального Гранта, она не ощущает и капли удовольствия.
— У нас получилось, — прошептал Грант и медленно опустил руки, прикасаясь пальцами к её талии. Его действия стали настойчивей, когда он опустился ниже, дотрагиваясь до её бедер.
Одри шумно сглотнула, ощущая, как в один миг ей стало жарко. Она попыталась отстраниться, но эта попытка была предотвращена сильными руками Гранта. Крепче прижав её к своей груди, он опустил голову и прикоснулся губами к бархатной коже на шее Одри.
— Грант, — прошептала она, прерывисто выдыхая. — Не нужно.
Он нехотя отпустил её, резко делая шаг назад.
Одри ощутила, как закружилась голова, и она едва устояла на ногах. Действия Гранта расслабили тело, но разум каждую секунду напоминал, что она не должна позволять ему переходить допустимую черту. Но он переходит её. Всегда.
Грант забрал пистолет из рук Одри и на мгновение сделал паузу, изучая её состояние после его, быть может, запретного поступка. Одри в его власти, но всё ещё остается недоступной. Он не имеет права прикасаться к ней, но искушение слишком велико. Невозможно сдержаться.
— Пойдём. Следующий сюрприз тебя удивит, солнышко. Будь уверена, — сказал он, меняя тему, чтобы подавить в себе дикое желание овладеть ею прямо здесь.
Одри прищурилась, с подозрением глядя на Гранта. Что на этот раз он задумал?
========== Глава 20 ==========
Шесть с половиной лет назад
— Давай повторим ещё раз, — бросил Грег, резко опускаясь на землю. Он занял удобную позицию, достал из кармана самодельный нож и начал чертить на земле неясные фигуры. — Что это?
Грант взметнул брови вверх, в очередной раз удивляясь пристрастию Большого Грега к искусству. Этот грубый, черствый, крупный и устрашающий на вид мужчина в душе был в разы мягче, чем сам Грант, которого он взял себе в ученики. В тюрьме Грег пребывал уже добрых двадцать лет. Сидеть ему до конца жизни, и это единственный фактор того, почему ему приходилось быть человеком, который не имеет права показать слабину. Для этого места любовь к рисованию могла бы приравниваться к расизму. Грант всегда молча следил за тем, как Грег с удовольствием вырисовывал на сухой земле картины, понятные лишь его разуму. Шахматные фигуры в его исполнении казались инопланетными существами. Грант удивлялся, как вообще можно разобрать то, что хотел донести до него этот поклонник абстракции.
— Ладья, — ответил Грант, присматриваясь к попытке Грега изобразить на земле шахматную фигуру.
— Хорошо. Самые важные фигуры?
— Ферзь и король.
— Ладно, парень, азы ты уже давно выучил. Не будем больше повторять. Дальше сложнее, — заверил его Грег, кивнув головой. — Продолжим урок завтра.
Грег поставил кулаки на землю, собираясь подняться, но голос Гранта остановил его попытку избавиться от роли учителя.
— Нет. Время ещё есть. Мы можем продолжить сейчас.
Грег снова оперся на сетку, устало прикрыв глаза:
— Ты так сильно хочешь победить Риккардо?
— Это всё, чем я сейчас живу, — не задумываясь, ответил Грант. Он повернул голову в сторону шумной компании, которая расположилась на железных трубах. Латиноамериканец Риккардо затейливо улыбнулся Гранту, будто бы ощутил его взгляд на себе.
— Пусть будет по-твоему, Доминик, — выдохнул Грег, вновь схватившись за свой нож, как за указку.
Грант с непониманием на лице насупил брови, вновь сосредоточившись на действиях Большого Грега.
— Грант, — поправил он.
Грег махнул рукой, поджав губы:
— Возраст — помеха памяти.
Грант кивнул, больше не углубляясь в то, почему именно этим именем он его назвал. Глаза Грега на мгновение заискрились радостью, будто луч воспоминаний огрел его душу.
— Терминов в шахматах очень много. Я расскажу тебе несколько лазеек, которые, возможно, тебе очень помогут. Начнем, — он приподнял подбородок. — Вилка — это ход, после которого под боем оказываются несколько фигур противника. И запомни, наибольшее значение имеет та вилка, когда под боем оказывается король.
Грант кивнул, демонстрируя, что запомнил, хотя все многочисленные ходы, и всё, что дополняет их, казались китайским языком для человека, который впервые его слышит. Слишком сложно, когда на руках нет шахматной доски и реальной практики. Он должен лишь включить мозги и внимать каждому слову Грега, запоминая все значения. И только ночью перед сном можно повторять конспект, записанный в голове.
— Это ловушка, приводящая «попавшуюся» сторону к неизбежной потере ферзя или другой фигуры, — тараторил без перерыва Грег, не меняя интонацию. Грант сравнил его голос со старинными радиостанциями, которые когда-то оповещали о новостях.
— Что я только что сказал, Грант? — недовольно бросил Грег, наконец-то меняясь в лице.
Грант очнулся от своих мыслей, резко распахнув глаза и уставившись на учителя:
— Вилка — это ловушка, приводящая…
— Нет! Это «капкан». Ты не слушаешь меня!
Грант тяжело выдохнул, понимая, что вид внимательного ученика был весьма неубедительным:
— Извини. Продолжай. Я слушаю, честное слово.
Грег возмущенно фыркнул, насупившись, но вопреки своему недовольству продолжил более суровым и отчётливым тоном:
— Очень эффективное средство ограничения подвижности фигур и пешек соперника называется «блокада». Для осуществления…
— Блокада? — перебил его Грант, заинтересовавшись новым термином. — Когда ты останавливаешь действия противника? Это блокада?
— Да. Очень сильное средство.
— Я запомню, — проговорил Грант.
***
Наше время
Умиротворённая Одри посмотрела в окно и вздохнула. Чувство глубочайшего спокойствия охватило целиком, накрывая её, словно мягким одеялом. Она неосознанно улыбнулась, наблюдая, как светлеет небо в этот ранний час. Солнце вот-вот взойдет и прогонит дремучую ночь. Одри мечтала лишь об одном, чтобы и в её жизни тьму также победили лучи света. И единственным, что Грант не мог у неё забрать, была надежда. Надежда на то, что она когда-нибудь станет по-настоящему счастливой.
— Ты спишь? — тихо спросил он, не увеличивая скорость и передвигаясь по полупустым дорогам медленнее, чем всегда.
— Нет, — ответила Одри, всё ещё не отводя взгляда от утреннего неба. — Почему ты дал мне в руки заряженный пистолет?
Грант улыбнулся, глядя прямо перед собой:
— Хочешь сказать, я должен был бояться, что ты застрелишь меня?
— Да, — ответила она, обняв себя и обхватив локти ладонями.
Утро выдалось прохладным. Теплую и бывшую бы весьма кстати кожаную куртку Гранта она не приняла. Он и не настаивал. Кажется, Грант свыкся с мыслью, что она будет противоречить каждому его слову, будет идти против всех его действий. Она непокорная пленница, находившаяся в его власти лишь телом, но не душой.
— Мы оба знаем, что я способна сделать это, — напомнила Одри, повернувшись к нему, чтобы видеть каждое изменение в его лице.
Грант улыбнулся. В этой красивой улыбке не было злорадства или его коронного высокомерия. Он казался довольным, и это всё, что можно было понять.
— Знаю. Но ещё я хорошо помню твои извинения после нереализованного выстрела в мою грудь, — с этими словами всё вернулось на круги своя. Самодовольная ухмылка снова озарила его хитрое лицо.
Одри закатила глаза, переводя взгляд на дорогу.
— Стоит списать такую реакцию на шок, — она косо посмотрела на него и добавила: — Мне ведь впервые довелось стрелять в человека, который в свою очередь является серийным убийцей.
Грант прикусил нижнюю губу, ни капли не встревоженный её замечанием: