Выбрать главу

«Но, может, Бог и не создавал нас для чего-то великого. Хотя, кому какая разница?» — думала я. Я просто больше не верила в Бога.

Как сомнения приводят нас к свету.

Когда умер Келии, часть меня умерла вместе с ним — моя вера в добро, красоту, в то, что являлось так-называемым Богом. Пэт Робертсон говорил, что Иисус любит детей. Но из-за той смерти я решила больше в это не верить. Смерть не приходит только к плохим людям, как меня учили, или только к старикам, прожившим полную, счастливую жизнь, как я думала. В детстве смерть представлялась мне огромной чёрной горой. Внезапно я оказалась внутри неё. Я будто потерялась и знала, никто не поможет мне найти нужный путь. Чего я тогда не понимала — так это того, что любовь сильнее смерти. Я не знала любви вообще до тех пор, пока не стало почти слишком поздно.

4 причина, по которой я полюбила печаль

Вернувшись в школу, я ощущала себя не в своей тарелке. В школе всё было слишком пестро и ярко. Там были шутки и смех, игры и музыка. Я не могла продолжать жить, как раньше и ходить в школу после смерти кузена. На перемене я слонялась по школьному двору и думала о нём. И вдруг я увидела его имя. Совершенно ошеломлённая, я стояла и смотрела на слово «Келли», напечатанное на боку одной из шин, из которых были сделаны качели. Я провела пальцами по буквам. Остаток перерыва я просидела там, размышляя о нём, мне так хотелось попросить у него прощения за то, что всем хочется, чтобы я вернулась к прежней жизни.

А потом начался урок музыки. Учительница раздала слова песни, которой хотела нас научить. Когда я увидела, что это была за песня, то почувствовала, как кровь прилила к щекам. Сердце запрыгало в груди. Это была песня, которая играла, пока я стояла в очереди к телу Келли на похоронах. Я пыталась понять, должно ли это меня успокоить или только усугубить переживания… Учительница начала петь, я нервничала. Хотела ли я это слышать? Кажется, это нужно было решить в тот небольшой промежуток времени между получением бумаги и началом песни.

Слишком мало времени. Я была преисполнена желанием как-то почтить память кузена. Я хотела откликнуться на его смерть — так как надо, с любовью. Думаю, мне нужно было выплакаться, но в 10 лет я не понимала, как.

«Что ж, дети, читаем текст вместе со мной»

Она начала. Что-то говорило мне дать волю гневу, бежать без оглядки. Что-то говорило, что будет больнее и больнее, и что это никогда не закончится.

«Песня называется “It’s so hard to say Goodbye to yesterday” группы Boyz II Men»

Когда она начала читать, мое сердце как будто вывернуло наизнанку. Знакомые слова рассказывали о тоске по прошлому, о безнадеге в будущем. Они говорили о боли от того, что больше никогда не будешь со своим любимым человеком. Я поняла, что самое тяжёлое в разводе, потере работы или смерти ребёнка — это смерть твоего взгляда на вещи. И я прочувствовала это ещё в первой части песни.

Она ещё не закончила читать песню, а я уже приняла решение: я буду рыдать. Я решила выражать любовь к Келли через печаль. Я пыталась всегда быть печальной. В мыслях я сказала ему «Я не вернусь к жизни без тебя. Это не честно. И хоть я не могу умереть вместе с тобой, но я могу быть близко к смерти».

После того, как она закончила читать, я отодвинула стул и выбежала из класса. Я не могла слушать песню. Не могла, пока не останусь одна, не вспомню похороны Келли и не начну плакать. Это было единственным способом выражения скорби для моего 10-летнего сердца. Я забралась на качель с именем Келли, свернулась калачиком и заплакала.

Я плакала от грусти, но ещё и от гнева. От гнева на мир, который говорит мне жить дальше, на школу, за то что она такая яркая и жизнерадостная. Меня выводили из себя счастливые люди, потому что они не скорбели со мной. Меня злило, что все вокруг были заняты своими делами, как будто и не было в мире никогда ребёнка, забитого до смерти.

И хотя мир казался таким счастливым, в этом присутствовала какая-то фальшь. Всё было ненастоящим, поддельным, невежественным, в самой своей сути. Это заставляло меня злиться на всех, заставляло хотеть ненавидеть их. Меня раздражало техасское небо, в нём сияло солнце в тот сентябрьский день. Это было неправильно. Как будто мир был со всеми заодно — и сама природа улыбалась мне, призывая вернуться к жизни. Но я на это не купилась.