– Да-а, – понимающе выдохнул Трофим Анатольевич, прервав воспоминания доктора, – женский алкоголизм, говорят, практически невозможно вылечить… Бедная мать.
– Так вот это буквально перед армией было, как сейчас помню, – продолжил Алексей Егорыч. – Выменял я у одного собравшегося в город соседского мужика старую «Ниву», что не заводилась лет семь. Парень я в те года рукастый уже был, всё перебрал, что нужно, даровал, так сказать, старой рухляди вторую жизнь. Тем временем, по селу слух прошёл, что в соседней деревне бабка-колдунья живёт, мол, чуть ли ни мёртвых на ноги ставит одними причитками…
– Чем?! – неожиданно рассмеялся Коростелёв, да хлопнул доктора по плечу, добавив: – Ох уж, как забавны эти деревенские бредни!
– Причитки, – ничуть не смутившись проговорил доктор, – это так у нас в Сибири, да на Урале всякие заговоры да порчи называют… Признаться, Трофим Анатольевич, я и сам в эти, как вы изволили выразиться – «бредни» никогда не верил, да подобно многим тогда – рос закоренелым атеистом, не верящим ни в Бога, ни в чёрта, как говорится.
– Да я и сейчас на том стою, Алексей Егорыч.
– Вовсе не сомневаюсь. Тем не менее, слухи эти и до меня тогда доходили, часто я на старенькой «Ниве» в райцентр гонял, так и там многие об этой деревенской чародейке толк вели, но значение всему этому я ровным счётом никакого не придавал. В один погожий день подошла ко мне мать Аглаи, да со слезами на глазах попросила её с дочерью к этой бабке свозить, мол, одна надежда осталась на чудо. Спорить не стал, горе матери понимал, в чародейства всякие не верил, но отказать бедной женщине по-соседски не мог. Договорились на завтрашний день.
– Пропала, небось, к утру?
– Никак нет. Полдня мы Глашку искали, нашли в итоге уже изрядно опохмелившуюся на краю села, кое-как в «Ниву» затолкал её, да поехали в соседнюю деревню к этой колдовской старухе, благо дело, пару-тройку месяцев назад уже возил к ней одного инженера с райцентра по делам сердечным, да примерное месторасположение избёнки её помнил. Накануне прошли проливные дожди, больно уж размыло там все подъезды к ней, а мучить свою клячу лишний раз не хотелось, чтоб потом ещё и за местным трактором не бегать. В общем остановился в метрах трёхсот от избушки на пригорке, «прибыли, мать, – говорю, – туда вам, а я здесь подожду.» Место, признаться, хоть и простое, а что-то в нём всё же было жутковатое. Побрели они, зашли в избушку, я сигаретку закурил, да ожидать их стал. Помню, пока их не было, забавные вещи творились: то кот большущий чёрный, как смоль, откуда ни возьмись на капот запрыгнет, да изумрудными глазами на меня уставится, я ему «кыш отсюда», а он спрыгнет – и не видать его в округе, будто и не было вовсе…
– Под «Ниву» нырнул, мотор-то горячий – тепла и захотелось, – снова рассмеялся Трофим Анатольевич, явно увлечённый рассказом доктора.
– То сова где-то вдалеке не по времени забухтит, то собаки завоют, то гром грянет, то спички одна за другой у меня резко гаснуть начнут при окнах закрытых. В общем всё время ожидания пролетело в каких-то странных событиях. Не было их около двух часов – гляжу, идут по грязи к машине. Ещё когда они подходили, я как-то сразу про себя отметил, что и мать будто моложе стала выглядеть и не такой измученной, а Глашка-то…так та вообще изменилась: туда шла пошатываясь, оттуда ровным шагом, да в лице и глазах её перемены к лучшему – не передать!
Алексей Егорыч задумчиво замолчал, затянулся как можно сильнее папиросой и, выдохнув сизую струю дыма через нос, сказал: