– Ну что ж, будем, – забавно икнул Сомов и, поглядев на армейского товарища, добавил: – И тебя, Трофим Анатольевич, приглашаем. Пойдём с нами, заодно посмотришь, о чём кипит деревенская община.
– Да я только за, – уверенно пробормотал Коростелёв, медленно моргнув осоловелыми глазами, и слова его утонули в хмельном веселье.
3
В здании, которое раньше, по всей видимости, было отведено под дворец самодеятельности собрались не все, однако, при беглом осмотре казалось, что яблоку упасть негде и все стулья заняты. На бывшей сцене стоял длинный жёлтый стол, за которым восседали юркий и ничем особенным не примечательный худой голубоглазый парнишка в качестве секретаря собрания и грузный человек с бульдожьим выражением лица, увенчанным глубоким шрамом, разрезавшим его широкую физиономию как бы на две части – от левого виска через крупный горбатый нос и до правого края мощной, выдающейся вперёд челюсти, – он придавал своему обладателю вид грозной и угрюмой суровости. Но это было первым обманчивым впечатлением, так как председатель Тихон Васильевич Локтев в деревне слыл за человека доброго и даже кроткого, пусть и немного своенравного. Уже через несколько минут ведения собрания Коростелёв понял, что председатель страдал косноязычием, долгих дебатов и публичных выступлений не любил, а должность свою занимал исключительно из-за того, что был человеком дела, родился и вырос в этой деревне, да не боялся брать на себя лишнюю ответственность, вернее, из-за своей косноязычности ему было проще взять и выполнить просьбу, нежели придумывать складные и необидные оправдания.
Повесткой дня были сбор денег на строительство небольшой церкви и деревенский пруд в лесу, который без всякого на то согласия, лишних собраний и спросов, взял под своё начало бывший оперирующий хирург, академик РАН и ректор одного из крупнейших медицинских ВУЗов столицы Лев Александрович Гроздев, буквально через пару месяцев после того, как они с женой приобрели здесь дом, кстати сказать, единственный дом из кирпича в этой деревне. В пруду и раньше водилась рыба, а Лев Александрович обогатил его ещё несколькими сотнями килограммов речного семейства для организации платной рыбалки. То ли зависть людская, то ли сам факт того, что Гроздев, ни у кого ничего не спрашивая и ни с кем не советуясь, пришёл, так сказать, со своими идеями на новое место, не считался с другими при организации дела на общем пруду – вызывали к нему массу вопросов и порождали множество сплетен. Более всего, местным старожилам и новоиспечённым деревенским жителям не нравилась жена Гроздева – Роза Валерьевна, так как она постоянно везде лезла, со всеми ругалась, никогда ни с кем не церемонилась и, по словам пасечника Кряжева, зачастую обращалась с людьми исключительно по-хамски, будто считая их глупее, слабее, нерасторопнее и вообще во всём ниже себя. По слухам, она была единственной и любимой дочерью давно почившего известного генерала бронетанковых войск и донской казачки, «известной своей строгой красотой и неукротимым нравом на всю станицу». Справедливости ради, многие при упоминании их семейства не забывали высказать своё предположение о том, что именно Розе Валерьевне, скорее всего, принадлежала идея организации платной рыбалки на общественном пруду, ведь сам Лев Александрович был нрава спокойного, рассудительного и с людьми лишний раз ругаться не любил, больше подходя на роль безмолвного исполнителя. Главой семьи в данном случае, без всяких сомнений, была энергичная и во многом деспотичная жена.
Не дожидаясь приглашения, воспользовавшись всеобщим гулом и пререканием, с которым лаконичному председателю было явно тяжело справиться, Роза Валерьевна вскочила на сцену, остановившись посередине и заслонив собой грузного Локтева. Коростелёв, увидев жену академика и ректора, о которой так долго ему на ухо рассказывали Сомов и Кряжев, непроизвольно вскинул брови и приоткрыл в удивлении рот. В центре стояла высокого роста женщина лет пятидесяти, статная, с такими мощными бёдрами, длинными крепкими руками, широкими плечами и большой арбузной грудью, что даже бегло взглянув на неё, практически любому приходили на ум словосочетания «дородная баба» и «бронзовый памятник». Всё в ней, без преувеличения, просто кричало о неукротимой энергии и дышало крепчайшим здоровьем. Её загорелая атлетическая шея плавно переходила в крупную голову, обрамлённую густыми рыжими волосами, лицо было волевым, гордым, как будто вылепленным из гипса, её большие горящие глаза почти чёрного цвета взирали на всех страстным вперемешку с надменностью взглядом, широкий, но отнюдь не лишённый изящества нос по-восточному загибался на кончике, слегка нависая над полными красивыми губами. Несколько волевой подбородок и слегка выпирающие желваки немного портили её в целом высокомерное женское лицо, содержащее в себе определённую долю какого-то животного обаяния.