Когда Артур надевал маску обезьяны, Лапочка сразу же совал руку в единственную перчатку, и, если бы кто-то застал их вместе, то назвал бы безумцами.
ГЛАВА VI
ПИРАМИДЫ ОТЦА ФАЛЬКОНЕ
Отец Фальконе заметил, что птичьи клювы, если их очистить скребком от перышек и волокон, вымочить в квасцах и затем выправить растворителем, превращаются в безукоризненные октаэдры, он коллекционировал их, называя своими маленькими пирамидками. В комнате позади магазина у него их было около сотни, пирамидки располагались на специальной деревянной доске, украшенной белыми кристаллами, имитировавшими снег. Закончив работу, он принимался воссоздавать Египетский поход, представляя всевозможные поражения: в его распоряжении не было настоящих солдат, не было даже миниатюрных фигурок, его взгляду было достаточно лишь пройти по птичьим клювам, и он слышал звуки столкновений обессиливающих тел, ему мерещились солдатские стоны. Иногда он проливал на снег из маленькой склянки, содержимое которой мог легко пополнить, несколько струек крови, ему это казалось милым, но он знал, что потом нужно будет помыть кристаллы, стоившие, в отличие от остального, порядочно.
В первую ночь, когда они отправились в лес, Артура и Лапочку настигла темень: они взяли с собой смастеренные как попало кинкеты, луна не желала помогать в их предприятии, а нечто неведомое, будто нарочно, разбило ламповое стекло и развеяло пламя по ветру. Собираясь бежать прочь, они руками и ногами запутались в сетях. К ним стал приближаться орел, он кругами опускался все ниже, мрачный шум его крыльев уже отметал в стороны пряди волос и бил по щекам, они напрасно вцепились друг в друга, но орел пощадил их и, вместо того, чтобы наброситься, решил вернуться к выводку.
Из суеверия отец Фальконе не выбрасывал сердца птиц, которых потрошил, он хранил их в большой бутыли, наполненной спиртом, деревенские дети об этом знали, и ходило множество легенд об этих сердцах, но отец Фальконе ничего с ними такого не делал, лишь называл их своими прелестными шариками.
ГЛАВА VII
ПЕРВОЕ ЧУДО
Лапочка никогда не слышал низкого и пылкого голоса Артура. Целую ночь Артур, думая, что сможет заставить Лапочку услышать его, брызгал тому в ухо слюной столь исправно и обильно, что слюна перелилась из ушной раковины через край, а Лапочка уснул от усталости. Но наутро его ухо слышало. Артур постановил, что нормальный ребенок должен получить хотя бы минимальное образование, объявил себя приемным отцом и сам пошел записывать Лапочку в школу. Но каждый звук, проникавший Лапочке в ухо, даже самый слабый и даже тот, что исходил изо рта Артура, был для него пыткой. Самые нежные мелодии заставляли его вопить от бешенства. Он засовывал себе в уши все, что только могло сгодиться, пихал туда вату, поскольку видел, что иногда так делают, но еще, словно он вил гнездо, совал туда веточки, сучки и фантики от конфет. Когда Артур хотел прочистить ему второе ухо, он отбивался, будто бесенок, и закончилось тем, что Артур связал его. Второе ухо было также чудесным образом излечено, и по всей деревне пошла молва, люди просили о встрече, чтобы Артур натер им слюной горбы, удлинил маленькие члены или соблаговолил раскрыть те, у которых кожа никак не слезала с головки, один негоциант вызвался разлить слюну по бутылкам, дабы поставлять в далекие страны, но Артур отказывался от всех предложений, он боялся стать шарлатаном, говорил, что не хочет лечить иностранцев, незнакомцев, ему было чем заняться с его лодкой и птицами; может быть, однажды, совсем постарев и обнищав, он и примет такой заработок, но тогда дар уже оставит его, он знал об этом.
ГЛАВА VIII
БЫЛЫЕ ВОЗЛЮБЛЕННЫЕ
Лапочка привык к новым звукам и скорбел по привычным мелодиям, которые теперь перекрывал шум: отныне до него не доходили звуковые волны ни солнца, ни камней, ни чего-либо еще, к чему он прикасался или на что смотрел. Он сел на школьную скамью и, как все, ждал прихода преподавателя. Наконец, тот появился в изношенном сером пальто и берете, у него был искусанный пчелами толстый нос, а в руках футляр со скрипкой. Он написал на доске свою фамилию, это была корсиканская фамилия, похожая на название марки макарон, но никто не посмел засмеяться, был только первый день занятий. Преподаватель так и сказал:
— Вы не решаетесь засмеяться, поскольку сегодня первый день занятий, но через неделю вы будете шутить над моим именем у меня за спиной и прямо в лицо, пока что вы боитесь, вы еще не знаете, мягкий я или жестокий, но вот ты, да, иди сюда, поднимись к кафедре…