– - Вы так тонко чувствуете ситуацию!
В стальных глазах поблескивает настороженное внимание.
– - Спасибо, вы подсказали мне путь! Я понял намек! Конечно, рождаться умеют все, или почти все… все, кто уже с очевидностью родился, верно? Но, согласитесь, кошка, при всем желании, не сможет доказать правомерность своего рождения, значит, в координатах закона она отсутствует де-факто, а в вещном мире -- де-юре; я же, являясь, в известном смысле, недоопределенной и незавершенной сущностью, присутствую во всех заявленных пространствах не номинально, а фактически, поскольку зарегистрирован в текущем реестре физических лиц. Что же из этого следует? О, как вы правы! Из этого следует, что я -- не кошка! И вот вторая часть головоломки: нужно доказать, что я не рыба, не паук, не верблюд, и так далее, по индукции; выражаясь обобщенно, нужно доказать мою непринадлежность к не принадлежащим человеческому сообществу видовым группам. Но как это сделать? В североамериканских штатах, сразу после принятия известной Декларации… да вы и сами помните, из учебников… включая женщин, негров, и даже карликов… и навек! о, йес! на веки вечные! итак, пометим в памяти: все они навеки свободны; поэтому на данном этапе производства мы применим безотказный принцип римского права: наследующий фамилию наследует титул…
О римском праве у меня правильные понятия. Тетка вкрутую заморочена. Недоумение и тревога на лице. "Он кто, юрист?" -- читается во взгляде.
– - Так держать! Замечательный подход! Единственно правильный метод! -- и бочком, с улыбочкой -- к следующей двери. -- Все будет хорошо! Я вам очень признателен, милая Силиция, -- произношу я ее человеческое имя.
Она гримасничает. Сходство с человеком угасает. Зрачки становятся щелочками, губы внезапно выворачиваются. Манекен сбит с толку. Сбоит автомат. Перегрузка контуров.
С вами так легко и просто, нерукотворная вы наша.
Полканыча я уже проходил. И в прошлый раз проходил, и еще раньше -- зимой. Он, конечно, классом повыше, хоть и ненамного: не какой-то там отглагольно-свистоструйный автомат, а вполне самодостаточный биофоб типа "пшел вон".
Сквозная комнатушка: показушный кабинетик, второй рубеж обороны. Психофильтр для отсева неуравновешенных. Таких как Благоев.
"А за ней исполнитель спит, пуп медный. Дай такому волю, разбуди, он тебя в паркет втопчет. Смотрит, знаешь, как клок шерсти увидел. Смотрит, сон не прерывая, и молчит, грубо так молчит. Раз молчит, другой, а потом я не выдержал. Вошел и с разгону пенделей ему навешал. В ментовке остывал! Там все по-доброму, по-свойски. Били-щадили, понимали, что не вражья морда, а так, проситель обыкновенный. Они ведь и сами этих тугощеких не жалуют".
Дверь за спиной исполнителя открывается в Служебный Коридор. Полканыч -- просто мумия на посту, внушаю я себе. Робот несмазанный. Медный пуп, чугунный зад. Голова -- горелый "пентюх". Разум -- устаревший софт. Да и тот ворованный. В мозгу могучий вентилятор, от которого гул, искрение и вибрация. Да разве он, пень гнилой, устоит против человеческой смекалки?
Я иду на недвижимого чиновника. Вываливаю на его поганый лакированный стол заранее припасенный гостинец. Тихонько сажусь перед ним и как бы из солидарности засыпаю. Даю ему время отреагировать. Роботы -- они тормозные.
Ну, он и реагирует. Адекватно реагирует:
– - Что это? Что это такое, я спрашиваю?
– - Зачем кричать? Я вас слышу. Мотыли это.
– - На… на что мне мотыли, урод?
Я удивляюсь:
– - Вы же просили… помните? Вы обещали мне, я обещал вам. Я принес.
– - Послушайте, как вас там? Вы в своем уме? Забрать немедленно!
Лед тронулся! Проснулся дядек. Я непрерывно извиняюсь -- спутал, что ж теперь, оставьте себе, ну не хотите -- ладно, я назад в коробочку… ах, черт, раздавил, вот чертов черт, прямо на бумажке раздавил, а бумажка-то важная? если важная, дайте мне, я соскребу… ну, тогда перепишу, ладно? нет, я как лучше… что вы, ничего такого важного, мне только спросить… ну как -- о чем? дело-то мое -- как, идет потихоньку? Что значит -- какое дело? Вы что, забыли? Вы обещали!
И тут -- вот память, ни в чем нельзя на нее положиться! -- звонко хлопаю себя по лбу.
– - Да это ж не вы! Это я не вам мотылей принес! Я этому вашему важному -- в лаборатории который…
Полканыч, тихо рыча от ненависти, вызывает охранника.
– - К Заму… -- и кивает на меня: -- глаз с него не спускать!
На выходе оборачиваюсь. Следующий посетитель, румяный и суровый, внимательно глядит на нас. Словно взвешивает шансы.
Я подмигиваю: мочи быка, братан! Шанс ты получил: на несколько минут Полканыч останется без присмотра.
Розовый коридор -- внутренности дракона. Слепящие зеркала, кровавые тени. У закрытых дверей шумят-нерестятся отдельные прорвавшиеся личности. На меня, подконвойного, смотрят с подозрением. Я пожимаю плечами. Нашли, понимаешь, террориста.
Гордо вхожу в лабораторию Зама. Зам -- парень не промах: супермодель, андроид-стоппер общего назначения. Таких только в столице изготовляют, в двух особенных местах.
Увидел меня и задумался. Все благороднее, все светлее взгляд его. С ходу подсовываю мои свежеоттиснутые пальчики -- нотариально заверенную копию. На лице моем должно обозначиться следующее: я умный, я не лоханусь задешево, нельзя рисковать оригиналом, оригинал денежек стоит.
Преисполненный достоинства взгляд становится грустным и чуть-чуть брезгливым.
Странно выглядит господин Зам. Странно и совсем не так, как раньше.
В первый раз, зимой, каким-то чудом пробившись в лабораторию, попал я в просторное помещение, где выкручиваются вслед за гибкими шеями мертвяцкие физиономии чинов, где над сигаретным дымком струится дурман шаловливой мистики, где режут глаз всяческие не вполне здоровые детали интерьера -- никелированный инструмент, расчлененные лягушата в колбах, перегонные аппараты, медные, в зелени, кувшины, черепа псов и крыс, громоздкие измерительные приборы у входа. Стою, дрожу, как-то не по себе вдруг… полна горница людей… причуды освещения… эти бляшки в глазах… пыль дрожит в черноте под сжатыми веками… паутина на ресницах, пауки в зрачках… я заразился?
Гудит кондиционер, сидят за столом ряженые, ни слова живого, ни жеста, нет дела им ни до слез моих сопливых, ни до черных паучков во взгляде -- таких ядовитеньких, жгучих таких паучков… эх, ничем не прошибешь господ столоначальников! Хоть в жижу пьяным к ним ломись, хоть в паутине с ног до головы: нет им дела, проклятым! Нет мазы на меня внимание тратить. Я закрываю глаза… плавают в красном тумане серебристые бляшки… в морге я, в морге! Сидят над бумагами покойнички, у каждого свой чин и свой смысл, у каждого личный гробик под рукой.