Ребенок родился весной, и это событие, происшедшее в присутствии Натэниела, глубоко его потрясло… Как-то он разговорился с человеком, участвовавшим в восстании во время железнодорожной забастовки, и тот с горечью сказал: «О таких восстаниях интересно читать в газетах, но когда ты сам там был и видел, как один человек топчет другого сапогами, тебе хочется забыть все, что ты видел…».
Такое же отношение было у Натэниела к процесу появления на свет ребенка. Доктор, представитель старой школы, был противником анестезирующих средств и не заботился о том, чтобы облегчить страдания Мэбль. В полночь Натэниел неожиданно вошел в ее комнату, и его охватил ужас: ему казалось, что он спустился в ад и видит муки осужденных.
Когда роды кончились, все радостно засуетились. Натэниела хлопали по спине и поздравляли. Дочка! Тринадцать фунтов! Он смотрел на них гневно. Зачем они притворяются? Разве есть чему радоваться? В ушах его еще звучали вопли Мэбль. Ему показали дочь — большой красный кусок мяса. И она — этот ребенок, его дочь — когда-нибудь пройдет через такую же пытку, думал он, глядя на сверток, лежащий на руках тещи. И они хотят, чтобы он радовался? Ему казалось, что весь мир охвачен безумием. Зачем жить? В муках давать жизнь детям, чтобы те в свою очередь рожали детей? Безумие!
Ему сказали, что он может на секунду заглянуть к Мэбль. Он не хотел ее видеть, не смел посмотреть ей в лицо, стыдясь своего соучастия в гнусном деле. Она подняла на него глаза, но была слишком слаба, чтобы говорить. Ему хотелось упасть на колени и плакать, но он знал, что не следует ее тревожить.
— Дорогая… — сказал он и погладил ее руку.
Она устало закрыла глаза. Пришла теща и увела его.
— Она отдохнет… все обошлось прекрасно, — говорили ему.
Неужели они уже забыли? Но он-то помнил и всегда будет помнить.
Тем не менее и он забыл. Доктор обратил на него внимание и почувствовал к нему жалость.
— Нет ли у вас виски? — спросил он м-с Спэнг.
Та принесла бутылку портвейна, но доктор презрительно покачал головой, достал из своего ящика с инструментами бутылку виски и налил полстакана.
— Пейте! — повелительно сказал он, и м-р Уиндл, с трудом глотая, стал пить.
Доктор конфиденционально обратился к м-с Спэнг:
— Не следовало его туда пускать! Бедняга! Как это на него подействовало. Когда жена рожает, лучше всего напиться допьяна. Оставьте ему портвейн; пусть выпьет и заснет.
М-с Спэнг глубокомысленно кивнула головой. Она знала, что Натэниелу нечего было делать в той комнате, ворвался он туда случайно. Его не было в городе, и они послали ему телеграмму, думая, что он приедет с утренним поездом. Тогда ему сообщили бы новость и те детали, какие он имел право знать; все же остальное было профессиональной женской тайной, которую женщина разделяет только с докторами и тщательно скрывает от детей и мужчин — в особенности от мужей.
М-р Уиндл, расположившись в большом удобном кресле (подарок дяди Мэбль, несколько дисгарманировавший с гарнитуром), заснул тяжелым сном и обрел покой. К утру он успел забыть о мучительных опасениях прошлой ночи и весело отправился в контору, где, в ознаменование великого события, угостил сослуживцев сигарами. К тому времени, когда его в четырнадцатый раз хлопнули по спине, он начал себя чувствовать счастливым отцом.
Между тем Мэбль принимала депутатов женского пола от родных и соседей. Девочку она хотела назвать в честь своей матери Матильдой. Так и порешили.
ГЛАВА ПЯТАЯ
ЕГО СЕМЬЯ
Странно было м-ру Уиндлу думать о себе, как об отце. Казалось, на нем лежит тяжелая ответственность, и он сомневался, сумеет ли ее нести. Он имел дерзость произвести на свет ребенка и теперь должен приложить героические усилия, чтобы дать ему счастье. М-р Уиндл не был уверен в том, сумеет ли он руководить воспитанием маленькой Матильды.
Но вскоре выяснилось, что он в сущности никакого отношения не имеет к воспитанию дочери. Это дело взяли в свои руки Мэбль и ее мать, а после отъезда матери — служанка. Женщины нисколько не сомневались в своих силах и не смотрели на воспитание маленькой девочки, как на дело ответственное и сложное. Они прекрасно знали, что нужно делать. В промежутках между болезнями — видимо неизбежными в детском возрасте — девочка получала шлепки, поцелуи и конфеты, выслушивала выговоры и похвалы и через несколько лет результаты были налицо: Матильда могла похвастаться хорошими манерами, молилась перед сном и с первого взгляда умела отличать хороших мальчиков и девочек от дурных.