М-р Уиндл был растроган. За эти долгие годы их странная дружба окрепла, хотя отношения их продолжали оставаться почти официальными. Друг друга они в сущности совсем не знали. Никогда не говорили о себе, о личных своих делах. Не поверяли друг другу секретов. О прошлом своего компаньона м-р Уиндл знал не больше, чем в первый день знакомства.
Иногда за завтраком м-р Хайк рассказывал своим приятелям о днях золотой горячки, но эти рассказы не приподнимали завесы над его прошлом. М-р Хайк два раза был женат и дважды наживал и спускал состояние; об этом он сообщил в первый же вечер, но больше не прибавил ни слова, а м-р Уиндл не решался его расспрашивать. Ясно было, что м-р Хайк предпочитает о себе умалчивать. Эти разговоры на отвлеченные темы могли показаться несколько странными. Да, оба компаньона были людьми чудаковатыми! Почему у м-ра Хайка не было личной жизни, почему он предавался размышлениям на отвлеченные темы, м-р Уиндл не знал. Что же касается самого м-ра Уиндла, то он понимал, почему предпочитает умалчивать о своем прошлом: если не считать нескольких ярких эпизодов, жизнь его прошла тускло. Неудачная жизнь… Быть может, так же сложилась жизнь м-ра Хайка? М-р Уиндл недоумевал, но знал, что спрашивать не следует.
М-р Хайк протянул еще несколько месяцев. Однажды он сидел в кресле, обложенный подушками, и по обыкновению беседовал с м-ром Уиндлом. Борода у него была совсем белая, а борода м-ра Уиндла приняла сероватый оттенок. Так сидели два старика и беседовали на тему о том, может ли сознание сохраниться после смерти.
— Признаюсь, я бы хотел знать, как пойдет дальнейшее развитие человечества, — сказал м-р Хайк. — Любопытно было бы сохранить сознание и наблюдать. А вы бы хотели?
— Не знаю, — отозвался м-р Уиндл. — Если все будет итти так, как теперь идет, то, пожалуй, и смотреть не на что.
— Должны быть перемены, — возразил м-р Хайк. — Будет на что посмотреть. Вы забываете о науке. Сейчас над нашими головами гудят аэропланы, а я помню время, когда мысль об аэроплане считалась нелепой. Да, сэр, я бы хотел носиться в эфире и следить, как осуществляют нелепые идеи. Допустим, что так называемая душа есть особая система электронов, которые могут отделиться от тела и носиться в пространстве. Электрон бесконечно мал, а следовательно, места хватит для всех. Да, наука упрощает все.
— Понимаю, — задумчиво сказал м-р Уиндл. — Но я бы не стал постукивать по столам и заниматься прочим вздором.
— Я тоже, — весело согласился м-р Хайк. — А теперь, м-р Уиндл, забудем о докторах, выкурим еще по одной сигаре и выпьем по стаканчику апельсинного бренди. Да, м-р Уиндл, многим и многим идеям оказывал я гостеприимство, но дверь всегда была открыта, чтобы они могли уйти так же свободно, как вошли. Я ни во что не верил с тех пор, как перестал верить в бога. А было мне тогда девять лет, и я видел, как отца моего застрелили в игорном притоне в Сан-Франциско. Застрелили, а потом вытерли кровь и вернулись к игре. Тогда я понял, что ничто на свете не имеет значения. С тех пор я ни во что по настоящему не верил, и ничто меня глубоко не задевало. Я не почувствовал боли, даже когда первая моя жена…
Третий удар помешал ему закончить фразу. У него отнялся язык. М-р Уиндл позвал японца и бросился за доктором. Ночью м-р Хайк скончался.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
ЕГО КАПРИЗ, НА ПЕРВЫЙ ВЗГЛЯД БЕЗОБИДНЫЙ
М-р Уиндл был одинок.
В дружбе, как и в любви, человек черпает утешение в воспоминаниях, когда наступает час разлуки. Но м-р Уиндл ничего — или почти ничего — не знал о покойном своем друге, ибо странной была их дружба. Один только раз, когда было уже слишком поздно, м-р Хайк сделал шаг к сближению и на секунду предстал перед м-ром Уиндлом, как человек, который надеялся и страдал. Всего несколько недель прошло после его смерти, но он уже превратился в тень. Нельзя без конца вспоминать рассуждения об электронах и испытывать приэтом удовлетворение. Да, при жизни м-р Хайк упорно скрывал свое лицо за этими рассуждениями. Беседа с ним доставляла м-ру Уиндлу удовольствие, но близкого общения, интимности, не было. М-р Уиндл привык к этим разговорам. Да, привычка… не больше… но теперь и этого не было. Жизнь казалась пустой скорлупой.
И в конторе все стало по иному. Теперь за конторкой м-ра Хайка с важным видом восседал Генри. Прощай, покой! М-ру Уиндлу некуда было бежать от дел. Больше всего ненавистны были эти совещания, на которых настаивал Генри. Втечение нескольких лет он натыкался на запертую дверь, за которой происходили таинственные совещания м-ра Уиндла с м-ром Хайком. Генри считал, что и он имеет право принимать в них участие. Особенно трудно было его устранить, когда он стал компаньоном, а теперь, после смерти м-ра Хайка, Генри решил отстаивать свои права. На следующий день после похорон, когда м-р Уиндл, погруженный в размышления, сидел за своим письменным столом, Генри подошел к нему с пачкой бумаг в руке.