— Сейчас мы откроем совещание, сэр, — твердо сказал он и направился к двери. — Никого сюда не пускайте, Пит.
Заперев дверь, он придвинул свой стул к стулу м-ра Уиндла и разложил на столе бумаги.
— Я должен обратить ваше внимание на некоторые факты, — начал он, а затем втечение двух часов детально излагал свои планы.
Усталый старик вынести этого не мог. Через месяц после смерти м-ра Хайка м-р Уиндл ушел от дел, предоставив зятю самостоятельно руководить предприятием.
Казалось, это был единственный выход. Да, он не мог ежедневно вникать в теории и вычисления Генри. Но в тот момент он не сознавал, чем грозит его уход от дел. А привело это к тому, что теперь м-р Уиндл должен был сидеть дома.
Чуть ли не сорок лет он держался в стороне от своей семьи. Втечение последних десяти лет проводил целый день в конторе, а каждый вечер — у м-ра Хайка. О семье он думал так мало, что совершенно себе не представлял, каково ему будет сидеть все время дома. Теперь у Матильды было восемь человек детей — она подарила, наконец, Генри сына. Остальные дети подрастали; старшей девочке было семнадцать лет. Матильда пополнела. С помощью матери и двух служанок она воспитывала детей и вела хозяйство. Конечно, домашняя обстановка не испугала бы хорошего семьянина, но трудно предположить, что человек, который втечение сорока лет старался держаться подальше от дома, внезапно воспылает любовью к семейному очагу. Атмосфера детской, визгливые голоса, шлепки, плач, разбросанные по всем комнатам иголки, булавки, катушки, ножницы, выкройки, бабьи сплетни и пересуды, — все это подействовало на м-ра Уиндла угнетающе. Он пожалел о том, что бросил контору. Легче было бы выносить совещания с Генри, чем эту домашнюю обстановку. Но теперь уже поздно. Генри забрал вожжи в свои руки и пользуется случаем показать, из какого теста он вылеплен. А м-р Уиндл не хотел быть помехой. Нет, придется ему остаться здесь, в этом большом доме, битком набитом женщинами и детьми.
Но в тихие летние дни можно было искать спасения на улице. И м-р Уиндл стал бродить по городу, возвращаясь домой только к обеду. Жена и дочь протестовали, но он был упрям и настоял на своем. Впрочем, эти прогулки особого удовольствия ему не доставляли: он не любил глазеть по сторонам. Одинокий и растерянный, бродил он по улицам, словно чего-то искал.
Если бы его спросили, чего он ищет, — он бы не мог ответить. Случилось, что он заходил к букинистам, перелистывал пыльные книги, иногда что-нибудь покупал. Но от чтения он отвык. Как-то попалась ему в руки книга, пробудившая воспоминания: то была «Новая Атлантида» Френсиса Бэкона. Заплатив четверть доллара, он сунул книгу в карман пальто и целый день вспоминал тот давно забытый разговор в лесу с Адой — этой странной и милой девушкой. Она говорила об Атлантиде — фантастической стране, где жизнь была иной. Там, в этой стране, она хотела бы жить.
Перелистывал страницы книги, м-р Уиндл убедился, что еще одному человеку пришла в голову та же странная мысль. Фрэнсис Бэкон… имя показалось м-ру Уиндлу знакомым: так звали того, кто, по словам м-ра Хайка, быть может, написал пьесы Шекспира. Во всяком случае он был мудрым человеком. Очевидно, ему хотелось жить в ином мире, и об этом написал он книгу.
Новая Атлантида! Название заманчивое… Но м-р Уиндл отвык читать; оторвавшись от книги, он погрузился в мечты. Просмотрел он только первые страницы.
Однако, сам не зная почему, он продолжал носить книгу в кармане пальто, не обращая внимания на протесты м-с Уиндл.
— Люди подумают, что ты носишь завтрак в кармане, — говорила она. — Карман оттопырен, и пола пальто обвисла. Право же, ты похож на одного из этих старых бродяг, которые вертятся в сквере. И почему у тебя ботинки не вычищены?
Быть может, ее замечание пробудило в нем дух противоречия, ибо м-р Уиндл в тот же вечер отправился в сквер. Несмотря на то, что он десять лет прожил в Сан-Анджело, город он знал плохо и понятия не имел о его достопримечательностях. В сквере выступали всевозможные ораторы и проповедники; это было место, где «торжествовала свобода слова».
Сквер и прилегающая к нему улица всегда были как бы открытым форумом. Каждый вечер, в любую погоду, здесь выступали, по крайней мере, два или три оратора, а иногда их собиралось до десяти. Рассыпавшись по площади, они произносили речи на темы религиозные и политические, а зеваки стояли и слушали. Когда м-р Уиндл явился в тот вечер в сквер, ораторы уже разглагольствовали.