— Товарищи рабочие! — крикнул мальчик. — Нам говорят, что конститу…
Ему не дали говорить, стащили с ящика и увели, а толпа восторженно заревела. Еще один выступил вперед, громко высморкался и влез на ящик. Снова толпа загудела, когда его повели к повозке.
М-р Уиндл смотрел, не веря своим глазам, а маленькая группа медленно таяла. Повозка, битком набитая арестованными, отъехала, ее место заняла другая. А юноши один за другим поднимались на ящик из-под мыла.
Недоумение м-ра Уиндла сменилось унынием. Он не понимал, в чем тут дело, и не задумывался над этим вопросом. Он слышал, как в толпе кто-то злобно сказал:
— Так им и нужно, сукиным детям!
К тому времени м-р Уиндл вспомнил, к какой категории ораторов принадлежат арестованные, ибо люди, выступавшие в сквере, делились как бы на категории, причем у каждой было свое лицо. Да, м-р Уиндл умел отличать социалистов от вегетарианцев. Но сейчас он был возмущен не тем, что полисмены не давали выступать именно социалистам. Важно было то, что полиция посягнула на традиции сквера. Он не знал, чем это объясняется: давно уже он перестал интересоваться вопросом, почему представители господствующих классов поступают так, а не иначе; несомненно, какие-то основания у них были, но он не задавал себе вопроса, какие именно. Знал он только одно: эти люди решили разрушить то последнее убежище, где он мог отдыхать от жизни, к которой был неприспособлен. В сквер — туда, где ораторы излагали новые и странные идеи, — вторглись полисмены. И он знал, что нет надежды отстоять неприкосновенность сквера. Толпа ликовала, а маленькая группа состояла теперь только из трех или четырех человек. Полисмен, стоявший настраже возле ящика, развеселился и потешал толпу остротами. Наконец последний человек, держа в руках знамя, влез на ящик.
— Это только начало… — сказал он.
— Ошибаешься, это — конец! — крикнул полисмен, стаскивая его с ящика. — В тюрьме тебе не понадобится знамя!
И полисмен швырнул знамя в толпу.
— Получайте на память о свободе слова!
Оно было подхвачено, разорвано и растоптано.
Да, действительно, это — конец. Волна негодования захлестнула м-ра Уиндла. Он думал: «Теперь все кончено. Незачем мне больше приходить сюда».
Полисмен с усмешкой осматривался по сторонам.
— Ну, нет ли еще желающих? — спросил он.
Толпа молчала; все ждали, не появится ли еще кто-нибудь.
— У тебя еще есть место в повозке, Том? — крикнул полисмен, желая растянуть комедию, доставлявшую удовольствие толпе.
— Да, одно местечко найдется!
— Не заставляйте нас ждать! — продолжал полисмен. — Вперед, защитники свободы слова!
М-р Уиндл с тоской оглянулся: неужели все эти люди были врагами сквера? Вдруг в толпе мелькнуло лицо черноволосого молодого человека, показавшееся ему знакомым и симпатичным, словно он его знал много лет назад. Через секунду толпа его заслонила. Неподалеку от м-ра Уиндла стояла белокурая девушка; глаза ее горели негодованием. На одно мгновение взгляды их встретились, и снова м-р Уиндл отдался странной иллюзии: эту девушку он тоже когда-то знал. Молча обменялись они сочувственными взглядами…
— Ну, выходите! Дорога свободна! — насмешливо крикнул полисмен.
Толпа торжествовала; опечалены были только старик и молодая девушка.
— Выходите! — повторил полисмен.
И тогда м-р Уиндл второй раз за всю свою жизнь поступил импульсивно: он подошел к ящику из-под мыла и влез на него.
Очутившись на возвышении, он почувствовал страх. Он удивлялся самому себе. Толпа была разъярена, это он вызвал ее гнев. Толпа — многоголовое чудовище — смотрела на него и вопила. Он чувствовал, что она хочет растерзать его на части, как растерзала знамя. Он боялся ее и не мог выговорить ни слова. Это была ошибка, ужасная ошибка. Он совсем не хотел влезать на ящик! Но раз уже он влез… можно ли спуститься? Нет, нельзя… толпа не допустит. Нужно, чтобы его арестовали. Тогда толпа его не тронет: полисмены не позволят. Но, ведь для того, чтобы быть арестованным, нужно раньше что-то сказать. А ему нечего сказать! Зачем выкинул он эту нелепую штуку?..
В этот момент он увидел в первом ряду зрителей белокурую девушку… Аду… Она подняла руки и захлопала в ладоши. Она аплодировала ему. И вдруг м-р Уиндл понял все, Он это делает ради нее! Вчера она хотела, чтобы он это сделал… сказал что-то этим разгневанным людям. Но все-таки он не знал, о чем должен говорить. И обратился непосредственно к ней.