Вряд ли маленький Натэниел понимал эти глубокомысленные рассуждения, но Кристофер приучил его к тому, что он стал прислушиваться к «ядовитым толкам, далеко не патриотическим», по выражению его отца.
Натэниелу казалось, что все эти разговоры об искусстве, идеях и высоких целях никакого отношения не имеют к тому реальному миру, в каком он жил. На идеалы своей больной матери он привык смотреть с точки зрения отца — иными словами, считал их бессмысленными. Но теперь он ощущал в них что-то прекрасное, героическое. Ведь существовали же такие люди, которые этим жили! Но не он — Натэниел; рано или поздно он начнет работать в магазине, а все остальное забудется, как сон. Но для Кристофера эти идеалы были реальностью. Кристофер был более похож на героя, чем простые смертные. Он мог смеяться над отцом Натэниела и над воем миром, мог брать от жизни то, что хотел.
Теперь Натэниел не завидовал Кристоферу, а восхищался им — восхищался его отвагой и страстью к приключениям. Ибо сам Натэниел любил мечтать о приключениях, но приходил в ужас при одной мысли о том, чтобы свои мечты осуществить. Робкий мальчик отдавал предпочтение спокойной и знакомой повседневной жизни; а эта неведомая страна, которую он исследовал под руководством Кристофера, представлялась ему хаосом. Он никогда не посмел бы ее посетить. Кристофер был иным. Кристофер ничего не боялся.
А Кристофер с благодарностью принимал обожание мальчика, и между ними установилась странная духовная близость. Даровитый юноша был в расцвете сил, но таланту его так и не суждено было проявиться. Гражданская война затянулась; Грант нуждался в молодых людях, которых немедленно отправляли на фронт против мятежников, засевших в окопах. Кристоферу исполнилось восемнадцать лет; он был здоров и вступил в армию. Настал день, когда он со своим полком вышел из города, напутствуемый возгласами толпы. В толпе стоял мальчик, который смотрел только на своего друга, причем глаза его были затуманены слезами. Так ушел Кристофер из жизни Натэниела Уиндла.
ГЛАВА ВТОРАЯ
ЕГО КАРЬЕРА
Пора игр для Натэниела миновала. Двери магазина распахнулись перед ним. По окончании занятий в школе он под наблюдением отца знакомился с торговым делом. Затем шел домой и вслух читал угасавшей матери отрывки из «Опытов» Эмерсона. То была любимая ее книга — реликвия молодости. Мальчик догадывался, что, заставляя его читать вслух, мать думает не только о собственном удовольствии, но и о его благе… что она все еще надеется отвоевать сына у отца. Если бы подросток вздумал откровенно поговорить с матерью, он бы ей сказал: «Я знаю, мама, — все это прекрасно, но отец говорит, что это непрактично, и, мне кажется, он прав».
Но Натэниел промолчал. А когда, лежа на смертном одре, она подарила ему свою драгоценную книгу, он знал, какое значение придает она этому подарку, и знал, что желание ее не осуществится. Отец сказал ему, что возьмет его из школы, познакомит с торговым делом и сделает из него «настоящего» человека.
Прошел день похорон. Натэниел спрятал книгу в старую коробку из-под сигар, где хранились его детские сокровища. Из коробки он выбросил все, кроме фиалки, сорванной им во время одной из прогулок в лесу вместе с Кристофером, и письма написанного кузеном в ночь накануне сражения, в котором он был убит. Эти две реликвии детства Натэниел положил между страниц книги. Годы отрочества миновали.
Пожалуй, после смерти матери Натэниел чувствовал себя более счастливым. Теперь душа его перестала быть тем призом, из-за которого состязались соперники. Он стал сыном своего отца — благонамеренным, хотя и глуповатым юношей, как утверждал отец. Джемс Уиндл признавал в нем некоторые хорошие качества и, преследуя педагогические цели, нередко читал ему наставления.
У отца разыгрался аппетит. Он хотел открыть новый магазин — такой, где бы можно было купить решительно все. Из Лоуэлла он думал перебраться в Бостон и там проводить свои операции, а конечной его целью был Нью-Йорк. «Наша фамилия — Уиндл — еще будет красоваться на вывеске самого большого магазина в Нью-Йорке», — говаривал он в минуты откровенности своему сыну.