— Он бредит, — сказал кто-то.
— Только бы он не начал кричать. Они опять принесут рукав, и это его добьет.
— Говорю вам, — она моя! — произнес м-р Уиндл. — Отдайте ее мне!
И он без чувств упал на руки Оскара.
Жизнь некоторых из нас можно представить в виде крохотной комнатки, отделенной перегородками от хаоса, — в виде аккуратной маленькой каморки, защищенной стеной условностей, привычек, законов и обычаев от стремительного потока жизни. Так уютны эти маленькие каморки, что многие из нас живут в них счастливо до самой смерти. Но случается иногда, что любопытный человек пробуравливает дырочку в перегородке и с изумлением узнает, как хрупки эти стены. Через эту дырочку, зачарованный и устрашенный, он впервые видит внешний мир, и с тех пор становится словно другим человеком. Но вскоре мебель в каморке переставляют так, что какой-нибудь предмет заслоняет дырочку в перегородке, либо сам человек вешает на это место портрет своей возлюбленной. Он знает, что есть в стене отверстие, но рискует слишком часто в него смотреть, — боится, как бы не закружилась у него голова и как бы не провалился он сквозь тонкую стену в хаос.
Бывает и так, что человек совершенно случайно и ненамеренно — быть может, ослепленный страстью, — проламывает эти стены и из каморки выходит в мир непонятный и безжалостный, где нет ничего невозможного и где он сам — уже не тот, кем был раньше. И вдруг он видит себя стоящим на эшафоте или держащим револьвер у виска, ибо иногда смерть заманчивее жизни, которая не по силам. Встречаются и такие люди — несомненно, это те, что чувствовали себя связанными в предназначенных им каморках, — которые прекрасно ориентируются в хаосе и не пожелали бы вернуться назад, даже если бы это было возможно.
И, наконец, иные возвращаются в знакомую каморку, и приключения, пережитые ими в мире хаоса, вспоминаются, как сон, — сон странный, но не мучительный; заключенные в свою клетку, смотрят они задумчиво и недоумевающе на стены, казавшиеся такими прочными…
М-р Уиндл очнулся у себя дома; жена, дочь и доктор стояли около его постели.
Он попытался заговорить.
— Тише! — сказали они. — Выпей лекарство!
Он упрямо покачал головой, собрал все свои силы и шопотом спросил:
— Они ее вернули?
— Он все еще бредит, — сказала м-с Уиндл.
Но дочь поняла. Она вышла из комнаты и вернулась с маленькой книжкой — той самой, которую он все эти месяцы носил в кармане пальто.
— Это тебе нужно? — спросила она, показывая ему книгу.
Он радостно улыбнулся.
— Вот, здесь она будет лежать, — сказала дочь, засовывая книгу ему под подушку. — А теперь будь умником, папа, и выпей лекарство.
Он проглотил микстуру, закрыл глаза и заснул.
Проснувшись, он сначала не мог определить, что в действительности с ним случилось и что было лишь его фантазией. Несколько дней пребывал он в недоумении, не решаясь задавать вопросы. Он знал, что был жертвой галлюцинации: образ белокурой девушки, Ады, ворвался в действительность. Трудно решить, что именно было реальным. А он не хотел, чтобы окружающие смотрели на него, как на сумасшедшего.
Вскоре он узнал, что пребывание в тюрьме было вполне реальным. Да, он сидел в тюрьме, — он, Натэниел Уиндл!
Но как он оттуда вышел? Об этом ему рассказали. Генри добился его освобождения, объяснив, что произошла ошибка. Родные заботились о том, чтобы газеты умолчали об инциденте. Это было бы ужасно, ибо какое объяснение могла дать семья? А теперь никто ничего не знал. Соседям сказали, что м-р Уиндл заболел.
Все это рассказал ему Генри. Он дал знать в полицию, когда м-р Уиндл не вернулся в тот вечер домой. Имя его нашли в списках арестованных. Тогда Генри отправился в полицию и объяснил им, в чем дело. Неслыханное издевательство — арестовывать такого человека, как м-р Уиндл! Но начальник полиции придерживался другого мнения, и Генри решил обратиться к одному влиятельному политическому деятелю — некоему Дэну О’Брайну. Разбудил его среди ночи и сообщил о случившемся. М-р О’Брайн сказал: «Ладно, я переговорю с начальником полиции!» И тот вычеркнул м-ра Уиндла из списков и вместе с Генри отправился в тюрьму.
Вся семья была убеждена, что полиция допустила нелепейшую ошибку. М-р Уиндл остался этим очень доволен — нелегко было бы объяснить, как он очутился на этом ящике из-под мыла. Из членов семьи никто ничего не знал.
В худшем случае все считали, что праздное любопытство довело его до беды. И это было в высшей степени неприятно. Они знали, что ему незачем было стоять там и слушать такие речи. М-с Уиндл втайне надеялась, что урок послужит ему на пользу.