— Наверно, ты идешь сегодня вечером к своим друзьям-анархистам!
Это замечание навело его на блестящую мысль. Зачислив в «анархистов» всех своих друзей, он, уходя из дому, говорил с улыбкой:
— Ну-с, пора итти! Мои друзья-анархисты ждут меня!
Или обращался к дочери:
— Скажи матери, что я ушел на митинг анархистов и вернусь не раньше половины двенадцатого.
Так удалось ему парировать критические замечания родных и защищаться от домашнего насилия, ибо семья относилась к его словам, как к нелепой шутке.
Однажды Генри, зайдя в полдень в ресторан, посещаемый главным образом представителями богемы, увидел, что его тесть беседует с м-ром Вулвертоном, несколько эксцентричным адвокатом, пользующимся широкой известностью. После этого он успокоился и сообщил м-с Уиндл:
— Ему нужно с кем-нибудь поговорить. Очевидно, все обстоит благополучно.
В настоящее время Генри получил наконец возможность провести в жизнь свой план и расширить обойное предприятие; естественно, что у него не было ни малейшего желания видеть старика околачивающимся в конторе.
Вскоре м-ру Уиндлу, выброшенному на берег нового мира, удалось проникнуть вглубь страны. Иногда он сконфуженно вспоминал юношей из комитета и чувствовал себя виноватым, так как перестал их навещать. Они готовы были заключить с ним дружбу, но не это было нужно м-ру Уиндлу. Попрежнему он являлся на все собрания радикалов, где можно было встретить Джо Форда, и пользовался каждым удобным случаем, чтобы с ним поговорить. Но центром нового мира был для него дом м-с Пэдж, где происходили воскресные собрания. Он не пропускал ни одного, так как всегда надеялся встретить Энн Элизабет.
В этом мятежном маленьком мирке м-р Уиндл был всеми принят и со всеми знаком. Но ввиду того, что Америка вот-вот должна была ввязаться в европейскую войну, население «мирка» увлекалось новыми животрепещущими вопросами, и осеннее выступление м-ра Уиндла в защиту свободы слова потеряло свой аромат. Теперь он не был романтической фигурой и, пожалуй, мог бы показаться жалким, не будь он таким чудаком. Немало пожилых людей входило в этот кружок, но они, казалось, знали, зачем сюда пришли. А этот старик не умел связать двух слов, никогда не высказывал своих убеждений и, словно молчаливый призрак, присутствовал при страстных прениях. Странно, что этим людям он не казался помехой.
Когда Энн Элизабет бывала у м-с Пэдж, м-ру Уиндлу чудилось, что все сосредоточилось вокруг нее, и в этой новой жизни его ждет какое-то романтическое приключение. Теперь он прекрасно знал, что она — Энн Элизабет, и воспоминание о тех минутах, когда он принял ее за другую девушку, постепенно потускнело. Он все еще стыдился своей странной галлюцинации и старался объяснить ее тем, что ему бросилось в глаза сходство. Однажды он рискнул сообщить об этом Энн Элизабет и заявил, что она очень похожа на одну белокурую девушку, которую он знал много лет назад.
— Звали ее Ада, — сказал он.
Это признание он сделал как бы небрежно, вскользь, но она очень заинтересовалась и тотчас же начала строить предположения, которыми он не разрешил себе увлекаться.
— Вы знаете, ведь я, может быть, прихожусь ей родственницей! — воскликнула она. — Ада… А как ее фамилия?
И хотя м-р Уиндл — увы, память изменяет даже влюбленным! — признался, что забыл ее фамилию, Энн Элизабет уцепилась за свою догадку.
— Я спрошу отца, — обещала она, — не было ли у него в роду какой-нибудь Ады. У его матери и у тетки волосы были золотистые, как у меня, правда, их обеих звали иначе, но, быть может, найдется и Ада.
Казалось, она очень хотела установить родство с девушкой, которую любил м-р Уиндл… Конечно, ей нетрудно было догадаться, что он любил Аду. И хотя расспросы ни к чему не привели, или, вернее, выяснилось, что никакой Ады в роду у нее не было, и она и м-р Уиндл не отказались от своих фантастических предположений. Это была тайна, связывающая их обоих.
Размышляя о м-ре Уиндле, Сюзэн Бивер больше, чем когда-либо, недоумевала. После того первого визита он часто к ней заходил, и она сумела заставить его разговориться. Казалось, теперь она знала о нем все; знала, почему он всегда носит в кармане пальто «Новую Атлантиду» Бэкона, — эта книга напоминала ему о разговоре, какой он вел много лет назад с Адой, сантиментальная и нелепая реликвия.