Конечно, Натэниел никому не смел сказать о своем отношении к турнюрам… или о других своих размышлениях. Это была тайна, которой он стыдился. Он знал, что предприимчивый молодой человек таких чувств не испытывает. А гордость требовала, чтобы он, по крайней мере, разыгрывал роль одного из тех энергичных юношей, какие в семидесятых годах строили свою карьеру.
Со страхом думал он о том, что в конце концов его изобличат и поднимут на смех, но все-таки не сдавался. Он боролся, со дня на день отодвигая тот роковой момент, когда мир узнает, что он в сущности за человек.
Легче жилось бы молодому Уиндлу, если бы он знал, что и в эту лихорадочную эпоху немало было молодых людей, которые страдали так же, как и он, считая себя беспомощными и некомпетентными. Натэниел простодушно верил: конечно, все эти юноши, с которыми ему приходилось встречаться, были энергичны, самоуверены, хладнокровны и сообразительны. Он не догадывался, что очень многие мужественно ведут ту же борьбу и стыдятся самих себя. Мало того — они ненавидели его — Натэниела — и завидовали ему, ибо были сбиты с толку той маской, какую он всегда носил.
Перед каждым посещением какого-нибудь торговца он чувствовал себя, как преступник перед допросом. Заключая сделки, он делал героические усилия, чтобы держать себя в руках. Каждый день был для него днем кризиса. Но благодаря своей настойчивости, он продолжал продавать турнюры и, видимо, приобрел в этом деле некоторый навык, так как удержал за собой место даже во время торгового кризиса 1873 года. Когда же снова наступила пора благоденствия, ему повысили жалование и поручили продавать кроме турнюров еще и корсеты. Предполагалось, что настанет день, когда турнюры выйдут из моды — и теперь уже спрос значительно понизился, — но корсет женщины будут носить до скончания веков. Можно ли было придавать значение тому, что Натэниел Уиндл втайне питал к корсетам не меньшее отвращение, чем к турнюрам? Конечно, нет! Он нашел свою норку, свою судьбу, свое призвание.
Между тем день его совершеннолетия миновал, и Натэниел получил завещанную ему сумму. Слухи об этом ходили преувеличенные, и многие предприимчивые молодые люди, желавшие открыть свое предприятие, пытались заполучить опытного компаньона с деньгами. Но м-р Уиндл туманно сообщил им, что капитал его «уже вложен в дело», а затем, чтобы отвязаться, заговорил о «неудачной спекуляции», на которой якобы все потерял. После этого его оставили в покое. В действительности же, жалкие остатки капитала тети Гарриэт — десять двадцатидолларовых билетов — лежали между страниц «Опытов» Эмерсона вместе с засушенным цветком и письмом, запятнанным кровью, — этими реликвиями юношеских грез м-ра Уиндла. Наследство он спрятал, чтобы не вложить его в какое-нибудь «разумное» дело, и ждал, когда придет ему в голову безумная и прекрасная затея. Он стыдился своей сентиментальности. Пожалуй, не является странным, что ему не представлялось случая сделать что-нибудь безумное и прекрасное. И деньги хранились в коробке впродолжение сорока девяти лет.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
ЕГО РОМАН
Натэниелу Уиндлу было двадцать пять лет, когда его пригласили на пикник. В это лето он трижды бывал на пикниках, но памятным для него был третий пикник, когда он попал впросак.
В Лоуэлл — город, где он родился — ему, как коммивояжеру, часто приходилось заезжать. Пикники устраивались в Лоуэлле. Но Натэниел не возобновлял знакомства со старыми своими приятелями; на пикник его пригласил коллега — коммивояжер, который жил в Бостоне в тех же меблированных комнатах, где поселился Натэниел.
Звали коммивояжера Биллем. Это был крикливый, несколько вульгарный парень; он любил поболтать и говорил главным образом о девушках. А Натэниел, избегавший разговоров о торговых операциях, не прочь было послушать в этом мире дельцов философские рассуждения о любви или о красавицах. А Билль был и философом и поклонником красоты.
Он признался, что в каждом городе, куда он заезжает по делам, есть у него подруга. По его словам коммивояжеру не трудно завоевать любую девушку. Затем он объявил, что живем мы только один раз, и нужно развлекаться, пока ты молод; придет старость, и тогда успеешь остепениться. Свои рассказы о девушках он прерывал таинственными намеками. Натэниел плохо его понимал, так как Билль всегда спешил уверить слушателя, что имеет дело с «вполне приличными девушками». Тем не менее, он продолжал намекать на что-то прекрасное, естественное, и безрассудное, а Натэниел ему завидовал и… не одобрял его поведения.