Через несколько минут он явился. Его мрачный вид указывал на то, что случалось что-то очень серьезное. Молча ел он кекс и пил вино. Она не задавала вопросов: ведь он пришел специально для того, чтобы о чем-то рассказать, и, следовательно, не нуждался в поощрении. Но признание свое он сделал как-то неожиданно.
— Мне нужно с кем-нибудь поговорить, — сказал он и, помолчав, отрывисто добавил: — Знаете, я женюсь на этой девушке.
Это походило скорее на мрачную угрозу, чем на уведомление о радостном событии. Казалось, он вслух выразил свое непреклонное решение.
— Да? — с улыбкой отозвалась Сюзэн. — Вы ей об этом сказали?
Он небрежно поставил стакан на стол и скорчился словно от боли; похоже было на то, что ее вопрос задел по обнаженному нерву.
— Нет, чорт побери! Не сказал! — воскликнул он и тотчас же попросил прощения за свою вспышку. Потом с жаром заговорил:
— Я ей не сказал… И мог ли я сказать? Вот почему я говорю вам! Я на ней женюсь, если останусь жив и буду здесь, в Сан-Анджело. Но в том-то и беда! Как я могу знать, что случится? Проклятая война! — И снова он сконфуженно попросил прощения. — Я не то хотел сказать. Вы знаете, как я отношусь к этой войне. Германию нужно стереть с лица земли! А если союзники не могут обойтись без нашей помощи, то мы должны им помочь. В любой день мы можем ввязаться в войну… Быть может, вы думали, что это приводит меня в восторг, но вы ошибаетесь. С тех пор, как я познакомился с Энн Элизабет, я чувствую себя связанным.
— Что вы хотите этим сказать? — спросила Сюзэн.
— Я хочу сказать, что эта война стоит между нами. Нет, я имею в виду не наши убеждения, а именно войну. Все время я ждал, что Америка в нее ввяжется, а когда это случится, я буду сидеть в окопах. И как я могу знать, уцелею ли я? Теперь вы поняли?
— Да, кажется, поняла, — ответила Сюзэн.
Было что-то трогательное в этом молодом человеке, который не говорил девушке о своей любви, потому что на войне его могли убить или ранить. Но Сюзэн давно уже подозревала, что под его властной самоуверенностью кроется, быть может, чрезмерная щепетильность. Посмеяться над этим она не могла, потому что опасность, грозившая ему, была слишком реальна. Но… неужели он не знал, что ни одна женщина, ни одна девушка в мире не хочет, чтобы мужчина был так заботлив?
— Как тяжело, — продолжал он, — когда не имеешь возможности признаться девушке в любви! Но сегодня я должен был кому-нибудь сказать.
— Должно быть, она и так знает, — заметила Сюзэн. — В таких случаях девушки всегда догадываются.
— Да, пожалуй, знает. Но от этого мне не легче. Ведь она думает, что еще не любит меня.
— А почему вы думаете, что она вас когда-нибудь полюбит?
— Не знаю. Но я уверен.
Его непреклонный, решительный вид был красноречивее всяких слов. В конце концов девушки не остаются равнодушными к мужской самоуверенности. Даже таким упрямым и независимым, как Энн Элизабет, приятно — хотя, быть может, и жутко — сознавать, что мужчина хочет их завоевать во что бы то ни стало…
— Но почему вы остановили свой выбор на Энн Элизабет? — осведомилась Сюзэн. — Ведь вы друг на друга так не похожи!
— Быть может, именно поэтому! — ответил он. — Меня никогда не привлекали девушки, связанные условностями и предрассудками.
— А не надеетесь ли вы, что Энн Элизабет, выйдя за вас замуж, будет менее самостоятельной?
— Нет, этого я не хочу.
— Но другие захотят — возразила Сюзэн. — Вот, например, ваши тетки…
— К чорту моих теток! — воскликнул он. — Простите, что я выразился так резко, но я всю жизнь старался избавиться от их влияния.
Да, и старания его еще не увенчались полным успехом. Вот почему тянуло его к Энн Элизабет — она увлекала его к свободе… Вот почему восхищался он ею и не восставал против ее еретических убеждений. Принять их он не мог; его мужская гордость требовала, чтобы он в любой момент был готов отправиться в окопы. Так заплатит он свою дань установленному порядку вещей; а если война его пощадит, он с помощью Энн Элизабет постарается стать таким, каким в глубине души хочет быть. Нет, он не желает, чтобы Энн Элизабет остепенилась и влачила нелепое существование, предназначенное жене такого человека, как Дэв Бёрслей. Он сам хотел бежать от такой жизни, если Энн Элизабет будет его путеводной звездой. Знала ли об этом Энн Элизабет? Ведь мужская гордость помешала ему ей открыться… Быть может, ему было стыдно…