Он принялся за какую-то другую работу, когда его вызвал редактор. Джо отправился к нему.
— Послушайте, — сказал редактор, протягивая ему его статью, отпечатанную на машинке, — нужно это переделать. Нечего церемониться с вашими радикалами! Теперь нам не до шуток. Мы воюем. Подсыпьте-ка им перцу! Вы знаете, как это делается.
Джо вернулся к своему столу, бросил исписанные листы на пол, закурил папиросу и быстро стал писать. Он уже исписал две или три страницы, когда редактор, который пошел за стаканом воды, остановился около его стола и стал просматривать начатую им статью. Джо молча протянул ему последний лист.
— Вот это здорово! — одобрил редактор, возвращая листы.
Последнее время Джо его беспокоил, но эта статья была написана прекрасно: ни одна деталь не пропущена, травля велась по всем правилам!
— Видите ли, — начал Джо, — мне хотелось знать, сумею ли я это сделать. Вы считаете, что именно так нужно теперь писать.
— Да, так, — ответил редактор. — Постойте, что вы делаете?
Джо разорвал статью на мелкие куски и швырнул их на пол.
Китти шила новое платье. Она знала, что оно понравится Джо. Когда она вдевала нитку в иголку, во дворе послышались шаги. Она застыла с иголкой в руке и прислушалась. Потом оторвала нитку и сделала узелок. Она всегда могла узнать шаги Джо. Когда он вошел, она радостно ему улыбнулась.
— Здравствуй, Джо! Почему ты пришел в такое необычное время?
Она предположила, что в редакции ему дали какое-нибудь нелепое поручение.
Он снял шляпу, придвинул стул и сел против нее.
— Видишь ли, Китти, — медленно приговорил он, — я с этим покончил… отказался от места.
Она затаила дыхание. Ей казалось, что это случилось уже давно… что она все знала до того момента, как он ей сказал. Она постаралась задушить это странное чувство…
— Тебя выгнали?
Он покачал головой.
— Не выгнали. Я сам ушел.
— Нет! Не могло этого быть! — Она посмотрела на него недоверчиво и удивленно.
— Но… почему?
Он глубоко вздохнул, словно собирался с силами, чтобы дать пространное объяснение. Потом словно передумал и коротко ответил:
— Видишь ли, редактор велел мне переделать статью… написать в другом духе.
— А ты не сумел? — спросила она, стараясь задушить нарастающий страх.
— Сумел… и переделал. Написал так, как он хотел… А потом разорвал статью и ушел.
У Китти был недоумевающий вид. Казалось, он говорил какие-то бессмысленные слова. Выглядел он рассеянным, словно думал о чем-то другом… Нет, она должна овладеть собой…
— Но объясни же мне! — попросила она. — Что это значит?
— Ты права, — быстро сказал он. — Не объяснение я тебе дал, а лишь сообщил о совершившемся факте. Естественно, ты хочешь знать, почему это произошло. Что на это ответить? Я сам недоумевал, Китти. Быть может, в конце концов всему есть предел, и я убедился, что не могу переступить черты. Я удивлен не меньше, чем ты. Я думал, что смогу это сделать. А оказалось — не могу!
— Что сделать? — спросила она, стараясь понять.
Должно быть, потребовали, чтобы он сделал что-то ужасное! Но что? Быть может, сочинить непристойный пасквиль. Да, от такой работы может отказаться приличная девушка. Но не мужчина. Во всяком случае — не Джо! К этому он всегда относился с мужским легкомыслием.
— Они потребовали, чтобы ты сочинил грязный пасквиль? — спросила она.
— Да, пожалуй… — слегка удивленно отозвался он. — Я не подумал о том, что это можно назвать пасквилем — пасквилем на этих людей. Но не из-за них я отказался. Все равно, их обливают помоями…
— Кого? — с отчаянием спросила она.
— Ах, да! Я ведь тебе не рассказал. Прости, Китти! У меня мысли путаются. Я говорю о докторе Айре Старкуитере, его сторонниках и вообще обо всех радикалах.
О докторе Старкуитере она знала только то, что писали о нем в газете… что писал о нем Джо.
— Это — тот проповедник, — спросила она, — которого выставили из церкви за то, что он защищает немцев?
— Так должен был я изобразить его, Китти. Но это неправда… Не знаю, почему я вдруг стал придавать значение тому, правда это или неправда.
— Но, Джо, ведь ты же не веришь в то, во что верит он! — с тревогой воскликнула она.
— В сущности, я не знаю, во что я верю, — сказал он. — Это я еще должен выяснить. Но событие, происшедшее со мной, не имеет отношения к доктору Старкуитеру, оно касается только меня. Я себя считал закаленным, толстокожим репортером… Но, видишь ли, я ошибался.