Китти все еще недоумевала.
Сделав над собой усилие, он продолжал:
— Во время войны обязанности репортера…
Он запнулся, чуть слышно прошептал: «Нет!» и с минуту молчал. Затем снова повернулся к ней.
— Слушай, Китти, со мной что-то произошло… Я бы мог искать объяснений в области политической и экономической, но…. стоит ли? Ведь это нас только запутает.
— Доктор Старкуитер — друг м-ра Уиндла? — спросила Китти.
— Да, — сказал он и улыбнулся. — Брось, Китти! Не иди по ложному следу. М-р Уиндл тут непричем. Вопрос… не личный, хотя касается лично меня… И тебя, — добавил он.
— Меня? — поморщившись, спросила она. — Что я такое сделала?
— Я хочу сказать, что через это мы оба должны пройти… Несколько недель назад ты мне сказала, Китти, что из любви ко мне можешь измениться. Кажется, момент настал. Во всяком случае ты должна меня понять, если любишь.
Эти слова воскресили в ее памяти ту ночь, когда он привел м-ра Уиндла. Догадка мелькнула у нее в голове.
— Джо, — спросила она, не смея еще надеяться, — может быть, ты напился?
Он покачал головой.
— Нет, с этим тоже покончено. Если я пьян, то опьянила меня мысль о свободе.
— О свободе? Что ты этим хочешь сказать?
— Хочу сказать, что навсегда распрощался с работой в газете.
— Но, послушай, Джо… только потому, что одна газета…
— Нет, все они на один лад. Ну, может быть, не все. Есть одна, две газеты… Но репортерство мне надоело.
— А я думала, что тебе это нравится!
— Я и сам так думал. Но, видимо, не нравится.
Она просияла. В конце концов могло быть и хуже. Один из приятелей Джо говорил ей, что репортеру трудно сделать карьеру; сожалел, почему он не занялся коммерцией, когда ему представлялся удобный случай. Но Джо еще молод и может избрать другую профессию. Первое время они будут нуждаться, но, может быть, все обернется к лучшему.
— Можно хорошо заработать на перепродаже недвижимых имуществ, — задумчиво сказала она.
— Я не собираюсь заниматься коммерцией, — отрезал он.
— Вот как! Что же ты думаешь делать?
— Не знаю, — признался Джо.
— Я ничего не понимаю. Ведь должен же ты что-нибудь делать! Коммерцией ты заниматься не собираешься, но что же ты хочешь делать?
— Сколько у нас денег в банке?
Она испуганно посмотрела на него.
— Не очень много. Хватит, чтобы расплатиться по счетам за этот месяц. Быть может, сумеем протянуть еще один месяц. Если хочешь, я посмотрю. Но почему ты спрашиваешь?
— Китти… если бы я заболел и некоторое время ничего не зарабатывал…
Он запнулся, а она быстро заговорила:
— Тогда я бы экономила, я бы урезывала себя во всем и воевала бы с кредиторами! Я бы ухаживала за тобой и снова поставила на ноги! Неужели ты этого не знаешь?
— Да, конечно, ты бы это сделала, Китти. Такой кризис ты бы сумела пережить… Но сейчас положение иное. И я, видимо, не могу заставить тебя понять. Китти, временно я хочу отказаться от всякой работы, подумать о себе и решить, что мне с собой делать. Вот чего я хочу. Но… нужно, чтобы ты поняла.
Ей казалось, что она понимает… слишком хорошо понимает. С этими мыслями она боролась, пока хватало у нее сил. Снова звучали в ее ушах слова матери: «Он будет таким же бездельником, каким стал твой отец». А вина лежала на этих странных людях, с которыми он завязал знакомство, — на м-ре Уиндле и его приятелях! До знакомства с ними все шло прекрасно. Иногда ей приходило в голову, не замешана ли тут женщина. Пожалуй, она бы хотела, чтобы ее догадка оправдалась. За него она могла бы бороться с другой женщиной. А теперь… Неожиданно он стал человеком, лишенным всякого честолюбия…
— О! — воскликнула она. — Как я их ненавижу! Как я их всех ненавижу! Всему виной они и их идеи.
Джо этого не отрицал. Он только заметил:
— Видишь ли, Китти, эти люди и их идеи как бы символизируют то, что всегда было во мне заложено. В течение года я над ними издевался, а сейчас мне открылось, что высмеивал я в сущности себя. О них я мог распускать ложные слухи, а на себя клеветать не могу. И будь осторожна, когда ты говоришь о своей ненависти, Китти!.. Ведь ненавидишь ты в сущности то, что заложено во мне.
Она это знала. Всегда чувствовала она в нем что-то странное, но можно было не обращать на это внимания, потому что он сам презирал свои странности и с ними боролся. А теперь она должна бороться за него. Она не допустит, чтобы он опустился… не допустит, чтобы он погиб!.. Но говорить с ним, спорить она не могла. От этого будет только хуже. Что ей делать?