В сущности она не верила, что виной всему были нелепые идеи Джо о войне. Идеи эти были лишь предлогом, чтобы отказаться от места. В действительности, что-то произошло между ними двумя, и теперь все сводилось к вопросу — любит он ее или нет. В первые дни разлада он пытался убедить ее в своей любви, и иногда это ему удавалось на время. На недоразумение как бы накладывались заплаты. Но каждый раз оставалось что-то недоговоренное, и каждый разговор глубоко ее задевал. Стараясь объяснить ей свое состояние, он только доказывал, что, в сущности, ее не любит. День или два проходили внешне благополучно, но тоска ее не оставляла, и наконец Китти, не выдержав, восклицала:
— О, зачем мы притворяемся!..
Казалось, она интуитивно догадывалась о том, что между ними происходило. Она пробовала гнать эти догадки, но они неизменно возвращались. Одно она знала отчетливо и ясно, и его слова ничего не могли изменить: она знала, что их любовь обречена на гибель, и эта мысль была для нее нестерпимой. Вначале, прислушиваясь к его доводам, она только покачивала головой и, словно зачарованная, не могла оторваться от своих страшных подозрений. Вот что мешало ей его слушать, верить его словам… Однажды, раздраженный ее недоверчивостью, он с горечью сказал:
— Если иначе я не могу убедить тебя в своей любви, Китти, то не попросить ли, чтобы меня приняли на старое место? Сделать это?
Она устало покачала головой и ответила:
— Нет… ведь тогда ты меня возненавидишь…
Это она настояла на том, чтобы жить отдельно. Это она стала искать место и наконец устроилась при Красном кресте, причем ей было обещано, что позднее ее пошлют во Францию. Это она знала, что их брак разорван, и, презирая роль покинутой жены, стала появляться с другими мужчинами. Она старалась задушить свою ненужную любовь к нему — любовь, ставшую для нее пыткой. Она не заботилась о том, что лишается поддержки и сочувствия соседей…
Именно потому, что она столь неожиданно разорвала их брак, Джо недоумевал, винил себя, чувствовал себя одиноким и обиженным. Трудно было поверить, что счастье разлетелось, как дым. Ему казалось, что он никогда не знал этой женщины, с которой прожил столько лет. О, она не была «маленькой язычницей», как он ее называл; только теперь заметил он ее неумолимую, стоическую гордость. Но в таком случае, говорил он себе, она в сущности никогда не была счастлива с ним. Их брак ее не удовлетворял, ей нужно было что-то другое, чего он не мог дать. Значит, брак их был не настоящим браком… И теперь они оба проснулись. Да, настоящий брак не может так оборваться! Брак был не настоящий. И, быть может, она всегда это знала и втайне возмущалась. Чего хотела она от него? Видимо, того, чего он не мог ей дать. Она называла это любовью. «Ты меня в сущности не любишь», сказала она. Возможно, что она права. Да, если бы он действительно ее любил, он даже теперь не пошел бы на разрыв. Если бы она была ему дороже этих туманных его стремлений, которых он сам не понимал, он бы от них отказался, чтобы не потерять ее, удержать при себе. Так понимала она любовь. Иначе относился к любви он. На такую любовь он чувствовал себя неспособным. Для него любовь не заслоняла всего остального. Он бы не мог сыграть романтическую роль Антония, покинувшего поле битвы, чтобы следовать за Клеопатрой. Тут дело было не в «чести», а, видимо, в том, что для него битва была важнее любви. Отказаться от счастья в любви значительно легче, чем предполагают романтические историки. И если женщины считают… Да, быть может, он не знает, что такое «настоящая» любовь…
От этой мучительной загадки он отвернулся, чтобы искать забвения не в объятиях других женщин, которые всегда готовы утешить одинокого и несчастного, но в творческих замыслах и пропаганде.
Что касается маленького мирка радикалов, то обитателям его было известно только одно: Джо Форд разошелся с женой, так как она не одобряет его отношений к войне. В те дни это случалось довольно часто, и потому никто не заинтересовался деталями.
— Китти Форд скоро уезжает во Францию, — с этой новостью обратился м-р Уиндл к Энн Элизабет. — Будет работать в походном госпитале.