— Да? — равнодушно сказала Энн Элизабет.
М-р Уиндл по обыкновению зашел к ней, расспросил об ее планах, торжественно их одобрил и собирался уже уйти. Ему очень хотелось посидеть еще немного, но он боялся ей помешать.
А Энн Элизабет думала: «Мы с Джо товарищи, работаем вместе, но как мало мы друг о друге знаем!»
Джо никогда не касался своих семейных дел, он говорил только о работе и иногда — шутливо — об «идеях». И Энн Элизабет в сущности не интересовалась его личной жизнью. Она слыхала, что у Джо начались нелады с женой с тех пор, как он отказался от работы в редакции и перешел на сторону пацифистов, которых раньше высмеивал в газете… Такие случаи в те дни не были редкостью. Война воздвигала стены между мужьями и женами, между родителями и детьми… И горечь обиды выпадала не только на долю патриотов. Энн Элизабет слыхала об одной религиозной женщине-пацифистке, которая пыталась удержать своего единственного сына, желавшего записаться в армию. Он не послушался ее, и мать, явившись на вокзал, прокляла его библейским проклятием. Об этом жутком инциденте Энн Элизабет вспоминала часто, убеждая себя, что иногда и патриотам приходится несладко.
Так от Джо Форда и личной его жизни она перешла к размышлениям на отвлеченные темы и вздрогнула, когда услышала голос м-ра Уиндла:
— Надеюсь, их брак окончательно разорван.
Она посмотрела на него удивленно, не понимая, чему он радуется. Потом вспомнила, что старик всегда недолюбливал жену Джо. Причины его антипатии она не знала. Быть может, он вообще всех жен недолюбливал; насколько ей было известно, м-р Уиндл отрицательно относился к институту брака. Пожалуй, она склонялась к его точке зрения, но… когда двое друг друга любят, — печально, если их разделяет несходство мировоззрений.
— Жаль! — вслух сказала она.
Да, печально, но неизбежно! Отмахнувшись от этих мыслей, она подошла к своему письменному столу, а м-р Уиндл потихоньку вышел из комнаты.
Разрыв Джо с женой нимало не интересовал Энн Элизабет, но она пожалела о том, что так плохо его знает, и решила воспользоваться случаем, чтобы ближе с ним познакомиться.
Случай вскоре представился. В сущности она могла бы и раньше его создать, но ей несвойственно было заговаривать на темы о личной жизни. Теперь преграда стерлась, и Джо неожиданно стал для нее человеком, к которому нужно было подойти ближе.
Однажды после полудня они вдвоем остались в помещении бюро, и впервые между ними завязался дружеский разговор… Началось с того, что она вскользь упомянула об одном его рассказе, который читала. Но, очевидно, это замечание было сделано не обычным ее равнодушным тоном, каким она говорила о личных делах собеседника, потому что Джо спросил ее:
— Что же вы думаете об этом рассказе?
— Мне кажется, написан он хорошо, но у меня осталось чувство какой-то неудовлетворенности. Вам никогда не удается овладеть темой до конца. Прочтя рассказ, я решила, что он очень изящен и циничен, но… и только.
— Пожалуй, вы правы, — сказал он. — Этот рассказ носит следы штампа, вот в чем беда. Стараясь избежать штампа популярно-романтического, я принял штамп цинично-реалистический. Видимо, я все еще веду старую игру — хочу угодить редактору… А кроме того, всякий рассказ слишком короток, чтобы можно было вложить в него кусочек правды. Лгать значительно легче.
— Что хотелось бы вам написать? — задумчиво спросила она.
— Пожалуй, я бы с удовольствием попробовал писать роман. Где-то в голове у меня складывается план, складывается по кусочкам. Уже несколько лет я о нем думаю. Забуду на время, а потом опять вспомню.
— Но почему же вы не пишете? — спросила она.
— Всегда была какая-нибудь причина, почему я не писал, — ответил он, сам над собой посмеиваясь. — Когда мысль о романе впервые мелькнула у меня в голове, я пальцем о палец не ударил, потому что сидел без работы и без денег, позже я не начинал романа, потому что у меня была работа и жена, которую нужно содержать. Ну, а теперь война! Это прекрасный предлог, чтобы ни за какое дело не браться… Если меня призовут, а я не заявлю о том, что являюсь убежденным противником войны, будете вы меня презирать?
— Нет, — серьезно сказала она.
— Ну, а реальная причина, — продолжал он, — должно быть, такова: я — один из пяти тысяч американских журналистов, из года в год мечтающих о том, чтобы написать роман… Дальше этого мы никогда не идем.
Она не стала ему противоречить, потому что слишком мало его знала, чтобы судить о его способностях. Вспомнив об одном разговоре, она улыбнулась и сказала: