Он сидел, склонившись к самому столу. Со стороны даже могло показаться, что он спит. Но нет — он внимательно рассматривал изображение на планшете. Вошедших он не замечал.
Бестужев кашлянул — Стрельцов вздрогнул.
— Господа, мы были правы, — сказал он, вставая.
— В чем именно, доктор с библейским именем, — съязвил Хачериди.
— В наших догадках. Это все они, — голос Стрельцова вздрогнул.
— Серафимыч, успокойся, — усадил доктора обратно на стул Бестужев. — Давай спокойно, по делу. В общем, как обычно. Что удалось выяснить по трупу?
— Да все, как у предыдущих двух. Смерть от потери крови — ее в организме почти не осталось. Сухое тело Голодного превратилось практически в мумию.
— Сухое тело? — не понял капитан.
— Регулярная аскеза сделала из нашего активиста практически йога. Худой — кожа да кости. Внутренние органы скукожены из-за недоедания. Но общее состояние организма я бы оценил на пять с плюсом. Если бы не фатальная встреча с Мистером Х, дожил бы наш Ваня лет до ста минимум.
— Вот даже как, — удивился грек.
— Да. Это поразительно, но чем больше он над собой издевался, тем выносливее становилось его тело.
— Ладно, здоров как бык. Что там с нашими традиционными татуировками?
— А вот здесь самое интересное. На теле Голодного нет ни одной татуировки. Вообще. В этом плане он как младенец. Но есть два изъяна на коже.
— Изъяна?
— Да, я назвал их так. Первый, поглядите, на левом плече, видите? — все трое склонились над телом.
— Что это такое? Ожог? — разглядывая изувеченную кожу, спросил Бестужев.
— Это клеймо, Саша. Как в средние века. Судя по расположению и чистоте, сделали его примерно год назад и, скорее всего, с согласия самого Голодного.
— Что оно означает?
— Вот над этим я и ломал голову, когда вы пришли. И сдается мне, что это весы.
— В смысле? Какие весы?
— А те весы, с которыми часто изображают богиню Фемиду. Две чаши, балансирующая перекладина. Всмотритесь. Я сделал фото, чтобы можно было увеличить изображение.
Бестужев и Хачериди склонились над планшетом, внимательно разглядывая клеймо.
— Пожалуй, ты прав, доктор, — вынес вердикт грек. — Это, действительно, весы правосудия. Но ты говорил, что нашел два изъяна.
— Вторая находка — это на сладкое. Капитан, наше предложение, начавшееся на теле сальвадорца Ганадора, продолжившееся на спине итальянца Гуэрра закончилось на бедре Ивана Голодного.
— Ты же говорил, что нет никаких татуировок…
— А их и нет. Надпись вырезана чем-то острым, я бы предположил — ножом, прямо на теле.
— Не томи, Серафимыч.
— Там написано “veni et vince”. А после — три тройки восклицательных знаков. Вот прямо так.
— Знакомые слова, — нахмурился Бестужев. — Что-то такое напоминает. Что-то из Юлия Цезаря. Так, нужно перевести.
— Уже! — победоносно вскрикнул доктор. — Напомню: полностью фраза звучит так: “Vocamus Te, advocamus Te, veni et vince!!!!!!!!!” Это переводится как “Взываем к Тебе, призываем Тебя, приди и победи!!!!!!!!!” Я не понимаю, зачем так много восклицательных знаков, но…
— Это обозначение, применяемое в средневековье на письме. Так сказать, инструкция для говорящих. В данном случае означает, что фразу необходимо произнести трижды, — медленно произнес Хачериди.
— Я же говорил, — затряс кулаком Стрельцов. — Это заклинание или молитва темная. Мы были правы: убийства — дело рук вероотступников.
— Итак, — Бестужев посмотрел на грека. — У вас еще остаются сомнения, что наш мотив — убийства на религиозной почве?
— Остаются, — Бестужеву показалось или грек, действительно, был не так уверен, как раньше. — Но я согласен, капитан, эту версию нужно тщательно проработать.
Когда они вышли на улицу, спускался теплый майский вечер. Зазвонил телефон. Это была Инга.
— Шеф, у меня есть кое-что срочное. В одной из социальный сетей Даркнета у Голодного был аккаунт. Я смогла взломать его. Скидываю вам его последнюю запись, сделанную два дня назад.
Она отключилась, а через секунду пришел скриншот с ее компьютера. Бестужев открыл фотографию и прочитал вслух:
“Я закончил все свои дела, как и просил демон. В тот миг, когда улетучились последние сомнения, когда я уверовал по-настоящему, я понял, что с самого начала был рожден для этого великого события. Подумать только, я стану Третьим. Разве мог я когда-либо мечтать о большем? Да и есть ли на свете большая честь, большая слава? Впрочем, есть. Это Четвертый. Но он — Избранный, стоящий лишь на одну ступень ниже Самого.