— Скорее! — кричала в телефон Лунгауэрша. — Приходи!
«Сладкая смерть», — закончил за нее Бреннер. Потому как ее звонок наверняка означал бы верную смерть для ее сына, если бы не господин Освальд с его установкой.
Тут можно что угодно говорить против техники, но без нее Лунгауэр уже через полчаса оказался бы среди мертвых.
Может, это порой и пугает людей, что именно те, кто должен спасать жизнь — врачи, госпитали, служба спасения, — оснащены и вооружены до зубов практически как частная армия. Мелкий такой медсестринский фашизм, если говорить по большому счету.
Но ведь так и есть, когда речь идет о жизни и смерти. В таких случаях не до критики. Даже те, что обычно выступают за человеческий фактор, тут уж хватаются за технику, наплевав на все связанные с ней опасности.
А благодаря машинному парку господина Освальда для Лунгауэра забрезжил проблеск надежды. Потому как теперь они точно узнали, что сразу после звонка Лунгауэрши толстяк Буттингер сообщил обо всем Молодому. Про то, что Бреннер вытянул все из Лунгауэра, так что у него случился приступ.
И только сейчас, при повторении, Бреннер услышал, как Молодой сказал по рации:
— Пятьсот девяностый выезжает.
Бреннер знал, что пятьсот девяностый, который выпускал выхлопные газы прямо в кабину, все еще не был отремонтирован.
— Идемте. — Он прямо силой оторвал господина Освальда от его компьютера. И в следующее мгновение он уже пулей промчался вниз по лестнице, словно речь шла об остром 21.
— Молодой едет сейчас в Альт-Эрлаа и собирается забрать Лунгауэра, — объяснял Бреннер, сбегая вниз. — Лунгауэр — единственный свидетель. До сих пор Молодой считал, что Лунгауэра обработали достаточно и он не сможет дать никаких показаний. Но теперь он знает, что я был у него. Мы непременно должны захватить Лунгауэра раньше, чем Молодой.
— Мы должны спасать его от спасателей, — удивленно пробормотал господин Освальд.
Бреннер ехал так, что я тебе скажу: если есть ад, то сам Бимбо мог бы взирать на Бреннера из преисподней с гордостью. Потому как от Второго округа до Альт-Эрлаа добрых десять километров, а это уж никак не меньше, погоди, тридцать, сорок, может быть, даже под пятьдесят светофоров. Но чтобы ни разу не остановиться от Второго округа до Альт-Эрлаа — тут я бы не рискнул голову дать на отсечение, что такое хоть раз удалось даже Бимбо.
Но когда Бреннер позвонил в дверь матери Лунгауэра, Молодой уже уехал с ее сыном.
16
За четыре часа до начала праздника на Дунайском острове на улицах все просто вымерло, такой Вену Бреннер никогда прежде не видел, практически город-призрак. Сейчас ему в самый раз было ехать на красный.
Бардачок открылся от тряски, и господин Освальд снова потянулся за швейцарской пушкой. И на этот раз он ее и вправду вытащил. Но она тотчас же выпала у него из рук и грохнулась на пол.
— Да осторожнее вы! — заругался Бреннер, хотя ему самому пешеход как раз покрутил пальцем у виска, очень уж грубо согнал он его с зебры пешеходного перехода.
— Ух ты, какая же она тяжелая, с ума сойти, — удивился господин Освальд, поднимая оружие.
— Да уж, не пластмассовая. Из нее ты можешь двух одновременно застрелить.
— Не одновременно, а одного за другим одной пулей. — Господин Освальд почему-то подошел к этому очень серьезно. — А куда мы, вообще говоря, едем?
— Санитар Мунц вызывает пятьсот девяностый, — прогнусавил Бреннер голосом Ханзи.
— Пятьсот девяностый, нахожусь у Шпиннеринам-Кройц, — тотчас же ответил Молодой.
Бреннер усмехнулся, услышав потом настоящего Ханзи Мунца, в большом волнении заоравшего по радио: «Семьсот семидесятый, всем, всем! Кто там говорит „Ханзи Мунц“?» Бедный Ханзи Мунц, и так унижен старым семьсот семидесятым, потому как Бреннер увел у него из-под носа семьсот сороковой, а теперь еще кто-то его голосом по радио сообщения посылает, а Молодой этого не замечает.
— Семьсот семидесятый, что вам нужно? — прорычал Молодой в микрофон.
— Семьсот семидесятый вообще ничего не говорил, — сказал настоящий Ханзи Мунц.
Мы-то с тобой знаем, что он был прав. Но по отношению к Молодому это вырвалось у него излишне раздраженно. На самом деле раздражение предназначалось незнакомцу, подражавшему его голосу. Но принял сообщение, естественно, Молодой. А разговаривать по рации без должного почтения — хуже этого для Молодого вообще ничего не было.
Тут уж совершенно не важно, делаешь ли ты обычную ездку за дристунами или везешь человека навстречу смерти, и тут речь идет не только о дисциплине в эфире, на сегодняшний день это больше вопрос эстетический, можешь ты контролировать себя в эфире или нет.
— Семьсот семидесятый, зайдите сегодня вечером ко мне. Конец.
— Семьсот семидесятый понял, — передал Ханзи Мунц, и Бреннер представил себе, что бедолага только что переменил штаны, а теперь вот опять будет дрожать в ожидании вечера с полными штанами.
— Восемьсот десятый — госпиталь Франца-Иосифа, — сообщил какой-то водитель о своем местонахождении.
— Восемьсот десятый, возвращайтесь, — ответила диспетчерская.
Таких сообщений ты за день сотни слышишь, они у тебя в одно ухо входят, в другое выходят.
Бреннер прислушался повнимательнее, только когда водитель объявился еще раз:
— Восемьсот десятый — госпиталь Франца-Иосифа!
— Восемьсот десятый, возвращайтесь, — во второй раз толстяк Буттингер ответил уже довольно раздраженно, потому как случались дни, когда в эфир прорывалась некоторая недисциплинированность.
— Восемьсот десятый — госпиталь Франца-Иосифа!
Ну, конечно же.
— Восемьсот десятый, понял, — сообщил Бреннер. Хотя с точки зрения эфира это к нему вообще никакого отношения не имело.
Но «понял» в данном случае вообще не имело отношения к эфиру. Это Бреннер наконец понял: восемьсот десятый был Малыш Берти! А госпиталь Франца Иосифа был всего в паре сотен метров от Шпиннеринам-Кройц, где недавно проехал Молодой.
Не надо путать госпиталь с вокзалом Франца-Иосифа, где Бреннер в свое время упустил бомжа. Ведь вокзал ровно на противоположном конце города, это просто случайное совпадение названий. Хотя не то чтобы совсем уж случайное, ведь Франц-Иосиф для Вены что-то вроде местного кайзера.
— Восемьсот десятый — Матцляйнсдорферплац, — передал Берти.
— Восемьсот десятый, да возвращайтесь же вы, наконец! И перестаньте сообщать мне о каждом вашем повороте! — потеряв терпение, заорал толстяк Буттингер в микрофон.
Но теперь Бреннер, конечно, уже понимал, что Берти преследует для него Молодого.
Берти успел побывать в гараже и уже знал всю историю со швейцарской пушкой и семьсот сороковым.
И ты вот чего не забывай. Поначалу Малыша Берти ужасно бесило, когда Бреннер однажды целый день подражал голосам своих коллег. И теперь он, ясное дело, сразу понял, что по радио был не Ханзи Мунц, а Бреннер, изображавший Ханзи Мунца. И ему просто оставалось сложить два плюс два, чтобы догадаться, что Бреннер по какой-то причине хочет узнать точное местонахождение Молодого.
— Восемьсот десятый — Гудрунштрассе! — уже опять отрапортовал Малыш Берти.
А теперь толстяк Буттингер, совершенно спокойно:
— Если кто увидит восемьсот десятый, скажите ему, чтобы возвращался. У него приемник неисправен.
— Понял, — сообщили Бреннер и еще десяток водителей.
— Восемьсот десятый едет по Гудрунштрассе. Восемьсот десятый едет по Гудрунштрассе.
Бреннер не стал отвечать. Он боялся, что Молодой может обратить внимание.
И Малыш Берти на протяжении нескольких минут больше ничего не передавал. Бреннер сделал из этого вывод, что Молодой все еще едет по многокилометровой Гудрунштрассе и не свернул на Лаксенбургерштрассе.
— Восемьсот десятый вызывает центральную, — вдруг прорезался Берти.