– Ты разрушил меня! С того самого вечера, я стала пугливой, равнодушной, скупой. Доверие к людям, которое ты высосал из меня, злобный урод, не вернуть! Обратилась к богу, думала всё наладится. А прожитого не воротишь. Но нашла смирение, помогло, полегчало! Теперь живу молитвой и верою. Ты проиграл, проиграл! Благодать святая снизошла на меня, – горячась, говорила бабушка, сжимая в руке затёртый образок.
Лицо юноши переменилось, он вскинул руками и заревел так, что вагон начал скрипеть: –Проиграл? Разве ты не одна, бездетная, голодная, одинокая старая карга! Пришла к богу, какое тщеславие! Ты разве не понимаешь? Ведь это я привёл тебя к нему, к твоему ложному богу! Новой жизни нет!– злобно закончил он.
– Да светится царствие твоё – закрыв глаза, судорожно зашептала старушка.
– Он не любит вас!– С каждым разом крик становился всё громче и раскатистее, а лампочки в тамбуре начинали мигать.
– Господи…– Продолжала она.
– Не моли, он не слышит! Я был его любимым сыном, но он не слушал и меня. А вас таких миллиарды.
– Да будет воля твоя и на земле…
– Ох, какая ты тупая! Осмотрись вокруг, этот ужас и грех и есть воля божия! Войны, смерть, голод, насилие, роскошь…– указывал юноша белоснежной рукой на горизонт. Бабушка замолчала, и лик её потускнел сомнением. – Чего затихла… давай! Продолжай! Хлеб наш насущный дай нам на сей день… ваш хлеб это грехи! Проси простить себя, дура! Проси о прощении бога! Сама простить не можешь! В людей поверить не можешь, добро видеть в зле не можешь…
Пока юноша кричал, электричка подъехала к станции, и в тёмно-зелёный тамбур хлынули беспечные люди. Он замолчал и слегка отвернулся к стене, а старушка ринулась к ним на встречу, возвопив: – Дьявол! Дьявол! Вот он во плоти Мефистофель, бегите! Это он, он мучает меня! Помогите!– но люди отворачивались, будто не слышат. Обходя старушку неловко опустив голову, прошли они в вагон, а её ноги будто заледенели, и она осталась на месте.
– Снова спросишь: что я с ними сделал и как начинил безразличием? Наверное, каждый из них думает: «Ну что за день? Почему опять я попал в вагон с какими-то буйными психами».
Бабушка тяжело задышала. – Я всю жизнь опасалась осуждения, это как лёд. И всё из-за тебя. А теперь ты морочишь головы молодым. Как же так? Они в тысячу раз хуже нас, да и в другом мире живут. У них нет ориентиров… сидят в подъездах…
– Эй, давай без этого! Обсудишь со своими подругами на лавочке. У меня есть вопрос: Неужели ты серьёзно не понимаешь в чём твоя ошибка?
– Ошибка, – не расслышала она.
– Да. Мы ведь целый год с тобой гуляли. Все помыслы твои были чисты, как тот весенний ветерок. Каждое слово дышало благодатью. А я лишь иногда настаивал, подталкивал. Это я хотел всего этого. Ты была глупа, неопытна… поверила. Во всём виноват я!
– Зачем ты говоришь мне то, что я и так знаю! – закричала, не выдержав. И сумка выпала у неё из рук, ударившись о землю. И платок съехал на затылок, так что тонкие серебряные нити разлетелись по сторонам.
– За тем, что добро не может вовремя распознать зло, а когда разглядывает, уже поздно. Ты не смогла оправиться. Ваше поколение не смогло научить молодёжь ни чему стоящему. Поэтому они такие беспутные наглецы. Сейчас мне нужно меньше сил и стараний, чтобы поглощать души. В твои годы мораль была сильнее, она сковывала, оберегала, это да, но она и толкала подобных тебе в объятия страха. А теперь… в обществе уже почти ничего не вызывает осуждения… геи, террористы, слишком банально и сложно. Полиамория, свингеры, педофилы, противники демократии. Тебе вообще известно слово свингеры, старуха? Теперь душам не за что себя бичевать. Всё в их понимании норма, исходящая от их воли. Стыд теперь называют комплексом, секс любовью. Я могу заполучить почти любую душу, весь мир теперь один стол… но этот стол пресен. Души безвкусные гнилые, ни капли сожалений о грехе! Такими темпами пламя в моём камине скоро перестанет меня согревать. Я скучаю по монашеской красоте, по недоступности. Художник не нужен, когда лист сам себя пачкает. Только потное стадо чревоугодников, оправдывающихся, озлобленных, но таких милых. Ты согрешила один раз, и твоя жизнь рухнула, а они грешат каждый день и даже не задумываются. Милые, милые люди, вы теперь всё делаете за меня. Зачем мне летать с материка на материк на собственных крыльях, когда есть самолёты с креслами, вином и вайфаем. Зачем скитаться и совращать, ночами нашептывать монархам и папам мерзости, строить бордели, кидать чумных крыс в трюмы, когда теперь есть интернет, социальные сети, печать и «свобода слова». Теперь ваша планета – это супермаркет. Я прихожу, а тут уже всё очищено, приготовлено и упаковано в полиэтилен. Правда, знаешь… полуфабрикаты быстро надоедают. Ну, старуха, я ведь говорил, что открою правду да? Тогда, много лет назад. Вот слушай. Можешь мне поверить, я знаю толк в этом деле. Бог и дьявол, добро и зло, это слишком узкие термины. Человек ограничен и никогда полностью не поймет этого. Для того, что вы пытаетесь охарактеризовать этими словами есть множество разных форм и сил. Но дьявол – это только идея, всего-навсего. Ты прожила жизнь в молитвах и вменила всю вину мне. Ты решила, что корень всех бед человека — это сверхъестественная сила. А я даже не подталкиваю людей, как вы себе думаете… Ты свалила всю вину на другого. Не пыталась стать лучше, познать мир, простить себя? Если бы на месте дьявола был обычный подлый пацан, у тебя было бы больше шансов? Думаешь так? Может быть моё лицо и резкое обращение внушили тебе страх и замкнули проводки в голове, это правда. Но разве подлый парень раскрыл бы свой обман, так же стремительно как я? Нет, он пользовался бы тобой и выпил бы без остатка! Ты бы покончила с собой! Ты хотела, ведь так? Но боялась гнева божьего и теперь боишься, и молишься. Вы сами виноваты во всех бедах! Ваша благонамеренность кончается намеренностью. Ты упала так быстро и так легко, не попытавшись снова поверить кому-либо. Ты была неопытна, но кто опытен, ваш опыт иллюзия трусливого мозга. Ты была осквернена? Ни что в мире неспособно осквернить человеческую душу, кроме неё самой.