Итак, назад, к Проворову!
Он тогда вышел за двери деканата в состоянии замешательства. Было ясно, что пока он отсутствовал, вернее, присутствовал, но только в себе, за это время что-то произошло, что, вдобавок ко всему, вроде усложняет ему жизнь, потому что со Светланой Михайловной иногда можно было договориться, иногда она проявляла необыкновенно активную материнскую заботу и как раз о таких — бездельниках, каким вдруг оказался Проворов. Произошло что-то такое серьёзное, что она отсиживается дома в надежде, что пронесёт, и это на неё совсем не было похоже, как и поведение Валеры — Валерия Семёновича — никак не вязалось с его привычным образом каверзника, которому доставляет наслаждение говорить с подтекстом, но, если вспомнить, никогда и ничего плохого он студентам не делал. Только говорил свои ехидности, но с того что?.. Да ничего.
В коридоре, когда он стоял уже на лестнице, его окликнули:
— Пётр!.. — Это Яков Абрамович Белинкис широко шагал, торопясь и скрипя плашками рассохшегося старинного паркета.
— Ты что?.. Что с тобой случилось? У меня экзамен, все сдают, а тебя нет… а?
Пётр хотел отмахнуться, хотел сбежать от профессора: «да ну, всё — к чертям» — но увидел тревогу, не сделанную, а действительную тревогу в лице Якова Абрамовича, его глаза внимательные увидел и сказал сам для себя неожиданно:
— Я пишу! — сказал и замер, потому что понял, что его не поймут, потому что понять может лишь тот, кто жил этим… этим… разве же это расскажешь?.. разве же это понять можно, разве же — можно это понять кому-то! Нет! Нет!.. И он опустил голову, спрятал свои вдруг засветившиеся было глаза, но… Яков Абрамович взял его руку в свои:
— Я так и знал! — сказал он.
— Я чувствовал это в тебе, это в тебе есть. Ты всё время здесь, рядом, а взглянешь в лицо твоё, а глаза вроде ничего не видят, ничего не отражают. Глаза твои вроде внутрь себя смотрят, внутри себя жизнь другую ищут… или видят. Рассказывай, — потребовал он и ещё сильнее сжал руку, потянул её к себе.
Проворов начал мямлить слова, сам себя мучая, но увидел вдруг внимательные серые глаза, вдруг увидел и заторопился, его прорвало вдруг, и он стал говорить про бабушку Шуру, и про самолёт АН-2, с которого нужно было прыгать, а он дрожал, и скрипел угрожающе и, верно, хотел развалиться ещё на земле… И ещё он говорил о том мире, полном жизненной энергии, который находится у него под черепной коробкой, и иногда кажется, что там происходит бурление и она не выдержит внутреннего напора, взорвётся… взорвётся вот сейчас, вот мгновение ещё и… и — да, взорвётся сейчас вот!.. Но тут приходит спасительное головокружение и приходит вдруг сон. А потом он вновь, словно мог действительно так увидеть, а потом он вновь, словно мог так со стороны себя увидеть, видел себя склонённым над листом бумаги…
— Вот! То-то и оно!.. То-то и оно! — говорил Яков Абрамович, чему-то радуясь. — То-то и оно! — говорил он непонятные слова и потирал руки.
— Ах как хорошо! — говорил он. — Как это славно! — говорил он.
— Но сессия, как быть с сессией? Зачётка у тебя есть? — говорил он и морщил свой бесконечный лоб. — Давай зачётку сюда! Я ведомость ещё не сдал. Давай.
И он приспособился на подоконнике, приспособился и в зачетке написал «отлично». И в ведомости написал «отлично» — и расписался.
— Зарубежку мы с Анной Сергеевной согласуем, — сказал Белинкис. Она мне не откажет. Теперь направление… Как жаль, что Светланы Михайловны нет. Она бы направление дала, а?.. Что ж делать? Придумать надо что-то.
— Так Валера даст, — сказал Проворов.
— Валера?.. — Яков Абрамович не понимал, но потом повёл неуверенно глазами в сторону дверей деканата. — Он?
— Ну да, Валерий Семёнович, он мне обещал.
— Никогда бы не подумал. Валера!..
— Его студенты так зовут, за глаза. — А меня Яшей?
— Нет: Яков Абрамович и Белинкис. И никогда с Белинским не путают. Вас любят.
Хм, ладно, пошли к Валере.
Валера не возражал, и Яков Абрамович тут же позвонил бабке Ромм, имел с ней беседу, прикрывая рот и трубку рукою. Видно было, что она против, но он говорил и говорил слова, а она не вешала трубку, она уговаривать себя позволила, и он её уговорил.
— Завтра здесь, у деканата. В одиннадцать. Если опоздает — подождать. Не суетиться. Валерий Семёнович?..
Валерий Семёнович направление на экзамен дал сразу, и Проворов с Белинкисом факультет покинули. Когда они проходили уже по двору институтскому, Яков Абрамович сказал: