И тут он понял, на что ему намекала мысль о ЧП. Сейчас он может встать, пойти в ту комнату, вытащить коробку, где мать хранила таблетки, и попытаться найти димедрол. Его как ожгло. И он уже знал, что сделает это. Он вдруг вспомнил, как классе во втором оставался дома с температурой 37,2 - это, наверное, были лучшие из отрывков его жизни, - ждал, томясь, когда отец уйдет на работу, а когда тот уходил, шел в ту комнату и из специального места, куда мать прятала сигареты для гостей - никто из родителей не курил, - извлекал пачку сигарет, брал из нее одну сигарету, пачку клал ровно на то же место, а сигарету выкуривал в туалете, сгорбившись, сидя на унитазе. И это было и жутко, и упоительно. Воспоминание только прибавило ему решительности. Черт побери, были когда-то и мы рысаками! Сейчас он чувствовал себя молодым, свежим, полным сил - хозяином своей судьбы. Если ты идешь на запрет - значит, ты хозяин. Его слегка трясло, и сердце отдавалось во всем теле, но вместе с тем какая-то торжественность воцарилась на душе, как будто он шел на славный подвиг; он двинулся в родительскую комнату. Коробка с таблетками оказалась в точности там, где он и ожидал ее найти, и на мгновение почувствовал благодарность к матери за то, что все у нее в доме находится в таком порядке, у него самого небось пришлось бы два часа рыться. Дойти до дивана, чтобы присесть, не хватало терпенья, он поставил коробку на стол и принялся разбирать, как старые документы, шелестящие упаковки. Делал это слегка замедленно, сдерживая себя, изучая упаковки дольше чем надо, для того чтобы убедиться, что это не димедрол, он как будто желал растянуть развлечение и даже сам не знал, чего ему хочется больше - найти или не найти. Названия по большей части незнакомые, видно только, что это название таблеток. Димедрола все не видно. Вдруг понял, что скорее всего не найдет здесь димедрол - в самом деле, с какой стати? - так что зря это все было: и дрожь, и сердцебиение, и торжественность на душе; и сразу же разочарование, но вместе с тем и облегчение, и непонятно, что из них почувствовал раньше. Все-таки надо досмотреть коробку до конца, уже вполне шустро он выкладывал упаковки из коробки, вот на самом дне остались какие-то, из какой-то обойной бумаги, напоминавшей о какой-то нездешней, где-то давно подсмотренной убогой жизни. Он прочитал название, и что-то вспыхнуло в голове, не сразу поверилось, но нет, все правильно: на коробке, которую он держал в руках, было написано: димедрол. Таким образом, он узнал, как пишется это слово, оно, оказывается, не содержало в себе имени Демид. Всего упаковок было три. А теперь будет две. Скорее всего никто ничего не заметит, упаковки, судя по их виду, лежат нетронутые уже лет тридцать. Да, а этот таблеточный хлам надо аккуратненько сложить назад, что он и сделал очень методично, а после этого пошел с димедролом на кухню. Когда-то у него здорово получалось глотать таблетки без воды, слава богу, практика была, и сейчас решил воспользоваться своим искусством, но вдруг подумал: а зачем, ведь вода же есть. Наполнил чашку водой из-под крана, поставил на стол, димедрол положил рядом. Вода в чашке мутно-белая, надо подождать, пока отстоится, а то пить противно. Он был сосредоточен и слегка заторможен в движениях, желая избежать хотя бы внешних признаков волнения, и это помогало: он и внутренне был достаточно спокоен. Ну все, вода посветлела, теперь можно. Он присел на краешек стула, боком к столу, со слегка утрированной небрежностью, как будто желая дать понять кому-то, что ничего особенного не происходит, и принялся выколупывать таблетки. С первой провозился довольно долго. На вкус она оказалась очень горькой, едкой, с оттенком какой-то тошнотворной солености, впрочем, как следует он не стал пробовать, а сразу запил ее водой. Выковыривать таблетки из упаковки в больницах не учили, приносили уже выковырянные. Со второй таблеткой обошелся слишком грубо, и она раскрошилась в его пальцах, она и так была ветхая, как какая-нибудь археологическая находка. Однако зр это сделал, он это понял, когда закинул крошево в рот, рот сразу заполнился жгучей горько-соленой гадостью, он залпом выпил чашку воды, но мерзостный привкус во рту все равно остался, особенно на гортани. Третью таблетку выковырял неожиданно ловко, на ней он понял, как это делается - очень просто, и без всякого труда выковырял все остальные, а всего в упаковке было десять таблеток. Он собрал их в жменю и зашвырнул в рот, и в два судорожных глотка они все были там, вода хорошо помогала. Ну все. Он встал. Сердце стукало сильно, хотя и не часто. Что ему сейчас делать, он не знал, сразу галлюцинаций ждать бессмысленно, сначала должно подействовать. Собственно, что делать, когда появятся галлюцинации, тоже не ясно, - просто сидеть и смотреть на них? - но пока это была довольно смутная перспектива. И он подумал: а вдруг помрешь?- и почувствовал мгновенный испуг, который, похоже, давно уже был наготове, но, вмиг собравшись, сразу же убрал эту мысль, как-то сознавая, что сделано что-то слишком серьезное, чтобы позволить себе тешить собственную дурь. Он неясно подозревал, что его прыщичные переживания были, как это ни парадоксально, отчасти его собственным капризом, а не объективной, так сказать, реальностью. Сейчас же не до этого. Тем более, как рассказывали те двое, попавшиеся на димедроле, один их общий знакомый съел две пачки - и ничего, живехонек. И он отправился бродить по комнате сложными траекториями. Забрел в комнату родителей, зачем-то брал книги с отцовского стола, вертел их в руках и клал на место, механически разглядывал тысячу раз виденные фотографии под стеклом на столе, как-то раз у него в руках очутился отцовский блокнот с телефонами, и он довольно долго читал его подряд, одну незнакомую фамилию за другой. Слонялся по своей комнате, подошел к столу, где все еще лежала тетрадь почти отличницы, и не сразу понял, что она здесь делает и вообще зачем она нужна. То и дело доходил до окна, смотрел, как по двору передвигаются люди. Несколько раз собирался было пить чай, но вспоминал, что недавно пил. Потом наконец унялся, сел в углу дивана с учебником литературы и стал с середины его читать, надо же как-то скоротать врем перед глюками. И отвлечься: он был достаточно напряжен, взведен. Было довольно холодно - особенно ногам.
Так он просидел, наверное, с полчаса. Время от времени обводя глазами комнату, ища, нет ли где глюков. Глюков не было. Он даже начал сомневаться, подействует ли на него вообще димедрол, может, димедрол только для слабаков... Все сильнее и сильнее становились сомнения, и в очередной раз, не найдя нигде глюков, осмелев, снисходительно хмыкнул. И сразу вздрогнул всем телом, и сердце жутко заколотилось, отдаваясь в ушах. Это был не его голос. Тембр был не его, и раньше, если бы он даже захотел, он не смог бы ничего подобного воспроизвести. И шел этот голос не из него, а откуда-то извне, из всех направлений сразу и каким-то дьявольским эхом отдавался в голове. Ничего, все нормально, - хотел было сказать, успокоить себя, но с ужасом почувствовал, что не в состоянии открыть рот, он только что-то сипло промычал этим ни на что не похожим голосом, тихо-тихо. Как будто молния сверкнула в голове, он рванулся с дивана, как будто это была трясина, засасывающая его. Он закружил по комнате, приказывая себе успокоиться, но это было не так-то просто, пытался поймать хоть какую-нибудь мысль о чем-то постороннем, сосредоточиться на ней, но ни за что нельзя было ухватиться, все мысли сразу же куда-то выскальзывали, и паника захлестывала его, он только боялся издать хоть один звук, чтобы не слышать этого ужасного эха в голове. Действует, ничего не скажешь, мелькала мысль. Вдруг ему пришло в голову (странно, как раньше не приходило), что могут прийти родители, а он в таком состоянии, и даже не обязательно может зазвонить телефон, и непонятно, как он будет говорить. И тут же его озарило, что родители сегодня идут в театр и придут поздно, так что ему ничего не грозит - к тому времени, знал, все должно пройти, да он и спать ляжет. И такая радость нахлынула на него, что он, как говорится, не смог сдержать счастливого смеха, снова чужой, неузнаваемый голос, идущий откуда-то извне и отдающийся в голове эхом, - но на этот раз это его нисколько не испугало, а, наоборот, показалось страшно забавным, он вспомнил, как только что испугался своего голоса, и опять засмеялся. Приятный сюрприз повернул его настроение на сто восемьдесят градусов. С этого момента он почти совсем перестал ощущать время - не представлял, много его прошло или мало. В превосходнейшем расположении духа отправился бродить по квартире, стараясь ступать как можно развязнее. Какая-то невиданная доселе бодрость переполняла его, правда, во всем этом ощущалась некая истеричность. Бесцельное хождение по комнатам, которое еще так недавно казалось томительным, изнуряющим, превратилось вдруг в весьма увлекательное занятие. Как-то очутился у окна, некоторое врем смотрел, как там внизу люди ходят. Эх, р-родные вы мои, он покрутил головой с алкоголической умиленностью. Другой раз увидел на своем столе раскрытую тетрадь почти отличницы, театрально расхохотался, давая понять, как теперь все это ценит, и ткнул в нее пальцем так, что страница выгнулась горбом. Он чувствовал, как все больше и больше уходит в какую-то пучину и одновременно освобождается, оставляет позади и химию, и литературу, и всякие прыщики, и всю свою скудную, бездарную жизнь; он с наслаждением ощущал, как немеет, дубеет, отказывается соображать его мозг. Мыслей не было, вернее, они так быстро скакали, что сливались в один неразличимый, прыгающий фон. Я идиот, идиот, идиот! - в восторге твердил он про себя. В общем, все шло замечательно, одно только нехорошо, что во рту очень сухо и поганый димедрольный привкус начал, кажется, только усиливаться, а когда он пытался набрать слюны, чтобы смочить пересохший рот, становилось еще противнее - кончик языка уже и сам, казалось, выделял эту ядовитую, невыносимую димедрольную слюну. Все тело было ватное, и даже побаливало, постреливало в разных местах, он чувствовал легкую тошноту, которая заметно усиливалась, когда глотал слюну, - в целом было похоже на начало гриппа. Вдобавок он заметил, что ему хочется спать, и уже довольно давно. Обрывки мыслей мелькали в голове цветными лоскутками действительно, он теперь как будто даже видел их каким-то внутренним взором, - мелькали и при этом шипели, шуршали, попискивали. В целом эйфория получалась какой-то тяжеловатой. Интересно, а что меня тащит? - подумал он с развязностью, совершенно не свойственной ему в жизни. Когда он это подумал, находясь в комнате родителей, то достал с полки справочник фармакологии, который стоял рядом со старым добрым справочником фельдшера, заглянул в алфавитный указатель в конце, быстро нашел нужную страницу. Настолько часто ему приходилось заниматься всем этим раньше, что, казалось, руки и глаза проделали нужные манипуляции без участия его самого. Т-так, димедрол... Относится к группе противогистаминовых препаратов. Это он еще успел прочитать, а дальше вдруг увидел, что страница с буквами поехала от него, все дальше, дальше, он смотрел на нее как будто в бинокль и все еще подкручивал колесико, буквы становилось разглядеть все труднее, и очень скоро они превратились во что-то вроде одинаковых мелких мошек. Он оторвал глаза от страницы, посмотрел по сторонам, давая глазам отдохнуть, - и действительно, первые секунды три читать было можно, но потом опять то же самое. Он и щурился, и вертел головой так и сяк, чтобы смотреть под разными углами, и прижимал лицо вплотную к странице - пока не понял, что все это впустую. Ну, нет так нет. И это тоже забавно.