— Они братья что ли? — задумчиво спросил журналист.
— Семья. В красном — Никодим Прокофьевич Горт. Справа старший сын — Арсений. Мудрый муж выйдет. Учится исправно, хоть и слаб на дело. Больно долго думает. Слева — средний сын Василий. Тот еще заноза. На месте не сидит, постоянно за все хватается, да до конца не доводит. За спинами их — младший Федька. Этот как в былинах старых. Старший был умен и статен, средний был и так и сяк, ну а младший был совсем дурак.
— Он убогий что ли?
— Нет, но дел путевых за ним не помню. Все у него как-то… Из рук валится. Хотя видно, что старается.
— А зачем ему веники в руках? Это для бани? Они какие-то странные…
— Ветви, — недовольно буркнула ведунья. — Ветви это кленовые, а сам он прародитель — Животь.
— Это какой-то бог? — не унимался журналист.
Дубовая тяжело вздохнула, недобро глянула на собеседника и молча направилась к калитке. Процессия из трех сыновей и отца семейства прошла их калитку. Терн хотел было выйти за женщиной, но та остановилась, пропуская всех людей. В итоге, они оказались в конце уже собравшейся толпы, растянувшейся в колонну.
— А почему мы в конце встали? — вполголоса спросил мужчина.
Тут к ним обернулась женщина и молча кивнула ведьме, а затем с улыбкой и журналисту.
— Здравствуйте, Мария Прокофьевна, — кивнул Иван Николаевич.
Женщина взглянула на ведунью и с виноватым выражением лица одними губами произнесла: «Прости меня».
Дубовая недовольно сморщилась, глянула на журналиста, снова на сестру Горта и молча показала ей кулак, после чего та отвернулась.
— Вы знакомы, да? — догадался журналист.
— С тех времен, как мать ее разродилась, — буркнула ведунья.
— Мать ее раз… Погодите, сколько вам лет?
Ведьма молча зыркнула на идущего рядом городского хлыща, что выбивался из местного колорита традиционных рубах и сорочек.
— Понял… извините, — пробурчал он.
Процессия тем временем вышла из села и направилась на небольшую поляну, где находилось приметное место — два огромных валуна. Один стоял вертикально, возвышаясь над поляной на три метра. Второй, точно такого же размера, лежал на земле, образуя площадку перед ним. У стыка вертикального и горизонтального камней находился небольшой, по колено, постамент, словно алтарь. Продолжая петь на ходу, люди неторопливым шагом шли к положенному месту.
— Почему не все поют? — спросил журналист. — Есть какие-то правила?
— Тот, кто жизнь не дал, петь на поминании Животи не может. Гость тоже права голоса не имеет.
— Дети, гости и бездетные молчат? — уточнил Терн.
— Так, — кивнула ведунья.
Процессия тем временем дошла до места и начала выстраиваться вокруг основного камня.
У алтаря встал младший сын Федор и развел руки в стороны, изображая клен. Вокруг камня собрались мужчины в рубахах, на которых красовалась вышивка, и положив руки друг другу на плечи, встали в круг.
На «сцену» перед камнем вышел глава семейства Горт и два его сына. Закинув на плечи друг друга руки, встали в линию.
Песни утихли и повисла тишина. Все чего-то ждали.
В это время женщины вышли к мужчинам в кругу и вложили им в одну руку по небольшой глиняной дощечке пятиугольной формы с какой-то странной надписью. Взяв одной рукой таблички, вторую они оставили на плечах соседа справа.
— Что это? Это те самые «Кифовы» таблички? — вполголоса обратился журналист к ведунье.
— Плодородия угол, — сморщившись, ответила она. — Киф про них первый написал, а таблички называются — Плодородия угол. У поля пять углов, в каждый угол надо такую табличку закопать. А её перед этим высушить на солнце, не давая дождю замочить, опосля в печи на дубовых дровах обжечь. Только после того в ручье три седмицы вымачивать надобно.
— Это я читал, но…
Дубовая не стала слушать нового вопроса, сместилась чуть в сторону и подошла к плоскому булыжнику. К ней тут же подошла молодая девушка, вложив в руки отполированный посох из цельной ветки. Кривой, непримечательный, и видно, что старый.
Дубовая уперла его в камень, осмотрела всех собравшихся и принялась отбивать ритм.
Тук. Тук-тук. Тук. Тук-тук.
На третьем цикле женщины затянули песню, и их подхватили мужчины. Иван Николаевич задумчиво осмотрел происходящее, затем опустил взгляд на камень, по которому стучала ведунья. В месте удара виднелось заметное углубление.