Финансовый год, о котором говорит Малфой, кончается менее чем через две недели, они оба это хорошо знают.
— Не получится, — бесстрастно отвечает Гермиона, не в силах оторвать взгляд от смятого в ладонях письма. — У меня ничего не осталось. Ни гроша.
— Ах, такая жалость… — вкрадчиво бормочет он, а затем, с бесконечной деликатностью натягивает тот самый невидимый поводок: — …но, возможно… вы и я… мы могли бы прийти к… приемлемому соглашению…
К холоду отчаяния в её крови примешивается толика ужаса.
«Соглашение… Во многих контекстах довольно безобидное слово. Но, соскользнув с красивого рта Люциуса Малфоя, оно запросто превращается в чистый яд».
Горло сжимает спазм, и когда Гермиона, с трудом изображая хладнокровие, пытается спросить, что именно он имеет в виду, у неё ничего не выходит. Наконец, она сдавленно шепчет:
— Соглашение?
Люциус наклоняется вперёд, опирается локтями на стол и, соединив пальцы «домиком», смотрит на неё неприкрыто хищно и расчётливо.
Все, на что Гермионе хватает сил, — не отшатнуться от этого сияющего триумфом, обжигающего, словно расплавленное серебро, взгляда. Их разделяет широкий стол красного дерева, но, несмотря на это, Гермиону пронзает ощущение, что Малфой навис над ней всем своим мощным телом, она даже чувствует на шее его фантомное дыхание.
Однако Люциус не расположен приканчивать жертву. Пока. Он хочет ещё поиграть с ней некоторое время.
— Ну, полно, дорогая, — говорит он, — должно же у вас остаться хотя бы что-то, что вы могли бы предложить мне в качестве компенсации. Возможно, какое-нибудь древнее фамильное сокровище или ценную реликвию?.. Ах да! — делает вид, как будто внезапно вспомнил о чём-то. — Вы же не принадлежите ни к одной древней семье, так ведь? А унаследованное состояние вашего мужа, как всем известно, весьма… ах-ах… незначительно, — продолжая фарс, с показным огорчением поджимает губы, но в глазах его нет ни капли сочувствия. — Как же вам не повезло, бедная вы моя… — он лениво постукивает кончиками длинных пальцев, то сводя их вместе, то вновь разводя в стороны, отчего драгоценные камни в многочисленных кольцах издевательски сверкают, подчёркивая его неуязвимый статус и богатство. — …Что же, полагаю, мне надлежит рассмотреть и те предложения, что исходят от вас, — его губы чуть заметно изгибаются в новой, более опасной улыбке. — Я весь внимание, мисс Грейнджер.
Он замолкает, предоставляя ей возможность в очередной раз сделать замечание по поводу его выбора её фамилии. Но Гермиона молчит.
Во рту всё пересохло. Она понимает: петля вокруг неё затягивается всё туже.
— Я-я… Я… — она мучительно сглатывает. — Я не знаю… У меня нет… ничего, что можно было бы отдать вам.
Его улыбка становится шире.
— Ну, конечно же, есть, дорогая. Всего-то и нужно использовать ваш острый ум и чуточку пофантазировать. Это не составит особого труда для ведьмы, знаменитой своей одарённостью.
Таково его коварство: в последних словах не звучит даже намёка на сарказм, но, тем не менее, щёки у Гермионы просто полыхают.
Она прекрасно понимает не прозвучавший вслух подтекст. Видит в его серых глазах и хищной улыбке, чувствует в вибрациях сгустившегося воздуха, ощущает потоки пульсирующей энергии, что кружат вокруг них. В этом есть что-то неизбежное, словно всё давным-давно предрешено, и судьба, наконец, берёт над Гермионой Грейнджер реванш.
Но она не хочет покориться. Не может.
Гермиона вскакивает на ноги, собираясь уходить, и явное удивление Люциуса добавляет ей столь необходимой уверенности.
— Хорошего дня, мистер Малфой, — холодно говорит она, швыряя смятое письмо на стол и этим вызывающим жестом отклоняя его вкрадчивые непристойные намёки. — Мы и так отняли друг у друга слишком много времени. Без сомнения, нам ещё предстоит встреча перед Визенгамотом.
Она поворачивается к нему спиной, но успевает заметить, что в глазах его полыхает восхищение. Именно этот взгляд потрясает Гермиону сильней всего за сегодняшний вечер, заставляя сердце бешено колотиться в груди, пока она шагает к выходу из кабинета.
Уже надавливая на дверную ручку, она замирает, парализованная внезапно раздавшимся смехом. В нём слишком много торжества, чтобы Гермиона могла его проигнорировать, и слишком явно слышится саркастическое «шах и мат», которое словно ставит окончательную точку в их противостоянии.
«Просто уходи! — оглушительно вопит её разум. — Что бы ни случилось, НЕ поворачивайся!»
Но разве может она уйти сейчас, когда Малфой снова натягивает невидимый, накрепко связавший их поводок до отказа?
— Что здесь смешного, позвольте спросить? — требует Гермиона объяснений, поворачиваясь, чтобы встретить заклятого врага лицом к лицу.
— Что? Ну, конечно же, вы, мисс Грейнджер, — отвечает Люциус. — Уже не в первый раз размышляю над тем, что ваша магглорождённость — неудачное стечение обстоятельств, дорогая моя. Не случись подобного, из вас вышла бы великолепная слизеринка.
Гермиона не знает, какого именно ответа она ждала, но точно не такого. Всё происходящее кажется ей странным до головокружения.
— Что вы имеете в виду? — яростно шипит она, испуганная непредвиденной возможностью того, что Малфою известно что-то… кое-что… чего он знать не должен.
— О, вы абсолютно точно понимаете, о чём я говорю, дорогая, — в то же мгновение маска спадает, и его голос буквально сочится неприкрытой злобой. — Не пытайтесь играть передо мной святошу-гриффиндорку. В моём возрасте я слишком искушён, чтобы позволить магглорождённой девчонке на двадцать пять лет моложе обвести меня вокруг пальца.
«Он блефует! — истерично вопит её рассудок. — Он не может знать! Он должен… должен блефовать!»
Но довольная улыбка Люциуса слой за слоем рассеивает её уверенность, пока наконец Гермиона не чувствует себя совершенно беззащитной и нагой под его мерцающим взглядом.
— О чём вы говорите? — кричит она.
Его рот кривится в жестокой усмешке.
— Избавьте меня от притворного целомудрия, мисс Грейнджер, сегодня действительно был трудный день.
Гермиона замолкает, сражённая не словами, но тембром голоса Малфоя.
«Ну, вот мы, наконец, и добрались до сути…»
— Чего вы хотите от меня? — произносит она в конце концов и ужасается, различив отчётливую нотку поражения в собственном голосе.
— Только продолжения наших переговоров, дорогая, — отвечает Люциус, вновь обретая вежливые, вкрадчивые манеры. — Идите сюда и устраивайтесь поудобней, дорогая. У меня есть кое-что, что я хотел бы показать вам.
И Гермиона обнаруживает, что почему-то послушно следует его указаниям. А каждый шаг к столу словно приближает её к виселице.
В его длинных, унизанных перстнями пальцах белый, без каких-либо надписей конверт, который Малфой протягивает ей, как только она осторожно подходит ближе.
— Будьте так любезны, просмотрите содержимое очень внимательно, мисс Грейнджер.
Если раньше у неё просто дрожали пальцы, то теперь и руки ходуном ходят. Она опускается на стул (внезапно ослабевшие ноги не оставляют ей выбора) и, отогнув клапан конверта, извлекает глянцевый лист пергамента. Из груди Гермионы тут же вырывается короткий полузадушенный выдох, словно её ударили в живот. Конверт падает на пол.