И поцелуи с Вильямом были такие, будто это они их открыли — это изысканное удовольствие. «Люблю еду более питательную, малыш», — говаривал он. И Джеки не представляла, что иссохлась по поцелуям, как человек по воде в пустыне. Она и Вильям целовались беспрестанно. Обнаженная, распростершись на нем, она целовала его лицо — глаза и длинный нос, поддразнивая, что на носу умещается шестнадцать поцелуев, пока нежно не начинала сосать его нижнюю губу. Она ощупывала его зубы языком и обводила контуры его рта.
Потом они менялись местами, и он целовал ее. Его руки ласкали ее руки и плечи, пока он страстно целовал ее лицо. Целые часы они проводили в постели, ласкаясь, разглядывая, целуясь, разведывая и исследуя. Иногда Джеки казалось, что они похожи на Адама и Еву, что они первая пара, получающая такое наслаждение.
Казалось, что и любовью они занимались каждый раз по-разному. Иногда на них находила такая страсть, что они даже не успевали до конца раздеться. А в другой раз это занимало у них часы. Однако желание их не покидало и всегда заставало врасплох. Вот они сидят на кушетке — Вильям, читает газету, а Джеки — пришивает пуговицу к его рубашке, а уже в следующую минуту они срывают с себя одежду. И после всего этого они глядели друг на друга с испуганным выражением, как бы говоря: «Как же это случилось?»
Само по себе занятие любовью было божественным. Свобода, — думала она, — главенство свободы. С Вильямом, который (она была уверена) ее не судит и не сравнивает. Она знала, что что бы она ни делала, это было верно и единственно правильно. Когда она осознала, что кому-то нравится все, все она ни делает, удивительно, как изменился ее внешний вид. Через пару первых дней она и Вильям, казалось, заняли позицию — «Давай, вот так попробуем и посмотрим, что из этого получится, какое ощущение». Ощущение для них стало всем. Касания рук, ног и пробы положений в постели.
А кроме того — это творчество Вильяма. Выглядело так, что все свое воображение он сберег для этой единственной будущей оказии. Он отсидел в школе, заучивая слова, придуманные другими, но наплевал на все, отказавшись от участия в этой изобретательности попугая. И вот, наконец, он нашел место, где не существовали правила, которых нужно было придерживаться. И однажды, наверное, на третий день, в момент, когда они лежали все в поту, Вильям с таким чувством сказал: «Джеки, я такое люблю», что она громко засмеялась. «Я тоже», — заверила она.
Они встречались за эту неделю с единственным человеком — молчаливым Питом. Они старались изо всех сил скрыть от него свою страсть. Но безуспешно. Джеки вспомнила арабскую пословицу, которая ей всегда нравилась: «Невозможно спрятать три вещи: беременность, любовь и мужчину верхом на верблюде» То, что второе — правда, они с Вильямом доказали. Наутро после первой проведенной вместе ночи она сказала, что будет лучше скрыть от других свою новоявленную страсть. С большой неохотой Вильям должен был согласиться.
— Раз ты не хочешь выйти за меня замуж, я думаю, нужно быть осторожнее, — сказал он.
Джеки особенно настаивала, что так должно быть лучше для репутации обоих.
Выйдя из дома убедив себя в том, что они — лучшие актеры на земле, и поэтому никто не догадается, что между ними кое-что изменилось, они смогли валять дурака с Питом всего одиннадцать минут, не больше. Он очищал части распределителя тряпкой, смоченной в керосине, а они, изображая, будто ничего не изменилось, стояли по обе стороны от него и говорили о планах работ на этот день. Несколько минут Джеки и Вильям друг на друга не глядели. Потом Вильям что-то сказал о перевозке пассажиров в Дэнвер, и когда Джеки ответила ему, она по ошибке посмотрела ему в глаза. На какое-то время они замолчали, глядя поверх головы Пита друг на друга. В следующий момент Пит поднял глаза и так покраснел, как будто он ввалился в спальню, где находилась пара во время медового месяца. Он бежал из ангара, оставив Джеки и Вильяма стоять наедине и глядеть друг на друга, ничего не делая. Кипевшая во взгляде страсть чуть не подожгла керосин.
Не обменявшись ни единым словом, не объяснившись даже движением бровей, они повернули к дому. Едва закрыв за собой дверь, они сбросили на пол одежду и крепко прижались телами друг к другу, обхватившись руками. И в течение следующих двух дней из дома не выходили.
На восьмой день идиллия закончилась, когда миссис Бисли, городская сплетница, прошла без стука прямо в спальню и увидела Джеки и Вильяма в одной постели.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Вильям и Джеки были одни в доме и сидели вдвоем на софе в гостиной. Но слово «вместе», пожалуй, не очень точное, потому что Джеки примостилась на конце дивана, как можно дальше от Вильяма. В это утро известная в городе собирательница сплетен, гордящаяся тем, что у нее нет даже представления о том, что обозначает закрытая дверь, вошла прямо в спальню. Без сомнения, она чувствовала себя обязанной точно выяснить, что делается в этом городе призраков, так что надела свою лучшую шляпку и придумала в свое оправдание извинение, суть которого состояла в необходимости одолжить что-нибудь у Джеки. Это было абсурдом, потому что миссис Бисли жила намного ближе к магазинам и к другим соседям, чем к Джеки.
Но увидела она то, что и надеялась увидеть: нечто, что утолило ее голод. Она хлопнула дверью и унеслась на своем маленьком автомобиле раньше, чем Вильям успел надеть брюки и задержать ее отъезд. В городке всегда ходила шутка, что самый быстрый бегун в мире — это девушка из семьи Бисли с горячим куском «жареного».
Так что сейчас случилось то, чего так боялась Джеки. В Чендлере ей хотелось сделаться респектабельной, доказать городским жителям, что она не легкомысленна и заслуживает лучшего места в этом городка… Один-единственный раз в жизни она хотела приспособиться к ним, не быть аутсайдером. Но в это утро миссис Бисли уничтожила ее единственный шанс. Сейчас она должна приготовиться, что, выйдя в городок, увидит людей, отводящих глаза при встрече с ней. Она приготовилась к тому, что они повторяют все истории, в которых когда-нибудь она была главным персонажем.
Вильям не хотел уезжать, но Джеки просила его поехать в Дэнвер на несколько дней.
— Мне нужно встретить это одной, — сказала она, имея в виду жителей Чендлера.
— Встретить одной что, Джеки? Что здесь нужно встречать? Неужели ты думаешь, что мы — первая пара в этом городке, забравшаяся вместе в постель до женитьбы? Половину детишек в этом городке вежливо называют «недоношенными», потому что они родились через шесть месяцев после свадьбы.
Она не собиралась ему отвечать, потому что он знал так же, как и она, что они пара необычная:
Когда она не ответила, он повернулся и ушел из комнаты и почти сразу же вернулся со своими чемоданами. Он хотел обнять ее, но она отстранилась. Поджав губы, он погрузил багаж.
— Я вернусь через три дня, — сказал он, уходя из дома.
Джеки не пришлось долго ждать, когда разверзнутся небеса. Они разверзлись в виде Терри с сердитым лицом. Она подходила к дому напряженной походкой и была готова к битве.
— Это правда? — спросила она сразу же, как только Джеки открыла дверь, не утруждаясь даже традиционным приветствием.
— Не представляю, о чем ты говоришь, — ответила Джеки, пытаясь спасти собственное достоинство. Почему люди всегда считают, что должны говорить с вами «для вашего же собственного блага?» — Хочешь чаю?
— Нет, я никакого чая не хочу. Что я хочу — это попробовать привести тебя в чувство. Ты же не думаешь выйти замуж за этого… за это дитя, ведь нет?
Джеки бросила на нее многозначительный взгляд.
— Вильям не ребенок, он мужчина.
И тут ее напугал вид Терри, которая согнулась на софе, залившись слезами. Джеки этого не ожидала. Она ожидала ярость и гнев со стороны своей подруги, но только не слезы. Джеки подошла к ней и обняла за плечи.
— Ну, говори.
— Нет, — вздохнула Терри, — ты не хочешь разговаривать. Ты даже не знаешь, Джеки, как много значишь для меня. Ты хоть представляешь, как ты нужна мне в жизни?