– Какая гора? Я же говорю: пустышка летел. Пара зданий – разве гора? Вот когда на Химмаше тряхнуло, это да – намолотило так намолотило. Или на Сортировочной станции, к примеру. Надо было тебе посмотреть, как рвется транспорт с боеприпасами. Я-то видел. Сидел километрах в десяти и видел. Все, как на ладони…
Уберегая поднос от толчков, Вадим добрался наконец до столика.
– Что-то не спешат наши гости, – пробормотал он.
– Возможно, хотят убедиться, что мы здесь одни?
Вадим откинулся на спинку стула, с усмешкой оглядел зал.
– Действительно, если половина сидящих – из леса, почему бы второй половине не оказаться нашими людьми?
– Кит осторожен, только и всего.
Вадим пододвинул к Клочковскому распечатанную банку с консервами.
– Ладно… Как бы то ни было, деликатесами пренебрегать не стоит. Тем более, что за пределами этого заведения давно рубают стеарин с солидолом. Так что поцарствуем.
Клочковский промолчал.
Сидящий поблизости мужичок – во всем драном, пропахший мочей и свалкой, неспешно наливал собеседнику из бутыли. Ковыряя вилкой в своей порции, Вадим прищурился. Еще одно подобие живого Паучка. Только более запущенное. И конечно же рассказывает про самолет, упавший чуть ли не в ста шагах от рассказчика. То есть, само собой, ни в какое везение Паучок номер два не верил, но отметить счастливое событие вознамерился твердо. Его собеседник, худой, с выцветшим лицом мужчина, слушал равнодушно и больше следил за алюминиевой кружкой, из которой они поочередно отхлебывали по глотку.
– Меня беспокоит Поль, – Клочковский с театральным изяществом извлек из кармана платок, промокнул губы. Восхищенным взором Вадим проводил платок до кармана. Вот она порода! Дворянская кровь и так далее! Он-то о платках уже и думать забыл…
– Ты ведь в курсе, что он наговорил преподобному отцу?
Вадим кивнул.
– Слышал…
– Вот-вот. В самых непарламентских выражениях пообещал разнести из гранотомета ближайшую к его району церковь.
– Черт его знает, чего он так распалился. А в общем я поговорю с ним. – Вадим вздохнул. – Ох, уж мне этот ненавистник смирения! Понимаешь, есть у него пунктик – насчет гордости и гордыни. Вот и воюет с религией, как может.
– Пунктик не пунктик, но надо с ним серьезно потолковать, – Клочковский нахмурился. – Поль все более становится неуправляемым, и мне это очень не нравится. Пока он, конечно, не опасен, но видишь ли… Наблюдается тенденция, а значит, можно предположить, что с ним станет через месяц или два. Еще и с Пульхеном они на ножах. Не дай Бог, передерутся.
– Это верно. Где бродит Поль, там никогда не появится Пульхен, и наоборот. Кошка с собакой, черт бы их побрал! Хотя одно ведь дело делают!
Вадим вытер руки, взглянув на опустевшие жестянки, сожалеюще причмокнул губами. Консервы они прикончили в пару минут. И даже к вину не успели притронуться.
– Пожалуй, самого Поля я еще сумею придержать, – задумчиво произнес он, – но среди его архаровцев полно горячих головушек. Как быть с ними? Он же набирает к себе и правых, и левых. Иной раз попадаются и натуральные психи. Многие, ясное дело, обижены на Пульхена.
– Поль не только Пульхена, он и «бульдогов» задирает.
– Понял, Сергунь, понял. Бузы нам не надо, так что могу обещать: разговор состоится. Хотя, надо сказать, о вашем хваленом муниципалитете этот буян-медведь отзывается вполне справедливо.
– Ну, о нашем муниципалитете ты сам все прекрасно знаешь. Не все так просто. – Клочковский обиженно пожевал губами. – А я мало что там решаю. То есть практически ничего. А насчет бузы ты прав. «Бульдоги» расстреливают трубадуров, Поль – «бульдогов», а Пульхен под горячую руку крушит всех подряд. Чем все кончится – неизвестно. Потому, думаю, ты и затеял эти переговоры.
Вадим улыбнулся.
– Точно!.. Ты извини, Сереж, но я, как и Поль, не слишком доверяю нынешней власти. Какая она там у нас по счету? Десятая? Или двадцатая?… Словом, властям я не верил и не верю. Скорее – отдельным людям. Тебе, например, Ганисяну, Боре Воздвиженову…
– Киту, – продолжил за него Клочковский. – Или я ошибаюсь?
– Кха!.. Курить охота. – Вадим машинально ощупал карман куртки. Черт знает, сколько времени он не держал в зубах папиросы или хотя бы дешевенькой самокрутки. То есть, табачок, конечно, достать можно, но стоить это будет тех же браслетов и тех же колечек.
– Так ты в самом деле поверил Киту?
– Поверил, не поверил – не в этом дело, – Вадим говорил неохотно. – Не знаю, Сереж. Не знаю!.. Знаю только, что Кит – это сила. И при этом он не блатарь, не примитив, объединивший сброд. Чего-то он тоже хочет, понимаешь? А много ли в наше время людей, которые еще чего-то хотят? Само собой, я не о жратве с выпивкой, я о глобальном.
– Что ж, о глобальном – так о глобальном. Разгром Дикой Дивизии действительно заставляет задуматься.
– То-то и оно! – Вадим оживился. – Вспомни, если бы не Кит, может, и не сидели бы мы здесь сейчас. Силы-то были неравные. И никто Кита за хвост тогда не тянул. Сам взялся помогать. И потерял, между прочим, уйму людей.
– Ну, людей ему, положим, не очень-то было жаль, – Клочковский посопел носом. – Но в целом я согласен. Кит – лошадка нестандартная…
– О каких это лошадках вы тут говорите? – женский хрипловатый голос, перебил советника, заставив их вздрогнуть.
Обернувшись, Вадим разглядел Катрин. То есть в первый момент он ее даже не узнал. Время безжалостно обошлось с девушкой. Высокая, исхудавшая, с повылазившими от недоедания волосами и идиотским макияжем, она мало чем напоминала ту прежнюю рыжеволосую красавицу, что магнитом разворачивала головы мужчин при одном своем появлении. А ведь не виделись всего месяцев пять или шесть. Пять месяцев, полтораста дней, каждый из которых мог стать последним для каждого из них.
Впервые же они столкнулись в те далекие дни, когда Вадим сам влачил полуживотное существование. Была и в его жизни такая пора. Попробуй не оступиться, когда все кругом идет прахом. Умер отец, и он всерьез запил. Притоны, кабаки и подвалы стали для него подобием приюта. Именно тогда Катрин и вплыла в его судьбу – вплыла подобием вертлявой и ухоженной яхточки. Тогда о ней и впрямь можно было так сказать. И какое-то время, возможно, всего-то несколько недель – было их общим временем. Чем-то она помогла ему, что-то сумел приоткрыть для нее он. Влюбленность кончилась ничем, однако Вадим спасся. Катрин сумела-таки вытянуть его из смрадного болота, наставить на путь истинный, хотя сама предпочитала окольные тропы. А чуть позже уже сам Вадим пытался вытянуть ее из той же трясины. Увы, усилия оказались тщетны, ничего путного у него не вышло. Светлые идеи рыжеволосую Катрин не интересовали, грела исключительно любовь – сиюминутная, обманчивая, но создающая видимость жизни. Так или иначе, но у Вадима даже сложилось впечатление, что эта жизнь девушку вполне устраивает, и никакой другой – с той же полуголодной пайкой и той же бедностью она принимать попросту не хочет. Грустно, но они остались каждый при своем…
– Может быть, мальчики ожидают девочек? – Катрин, не спрашивая разрешения, присела за стол. – Одна дама уже есть.
– Мы заметили, – Вадим тряхнул чубом. – И, кстати, заметили, что дама едва держится на ногах.
– Еще чего! Очень даже держится, – Катрин фыркнула. – Просто даме нужно было присесть, вот она и выбрала мужчин посолиднее. Иначе, боюсь, меня отсюда скоро высвистнут. Вон тот тип у входа уже дважды предупреждал, так что ты, Вадик, будь добр, улыбнись мне. Пусть эта кругломордая обезьяна видит, что бедная девушка не одна.
– Это пожалуйста. Улыбками всегда богат. – Вадим и впрямь улыбнулся. – А что? Дама по-прежнему гуляет сама по себе и не желает ни на кого работать?
– Конечно! – Катрин причмокнула губами. – Какой ты понятливый! Сутенеров не любила и не люблю. Одна беда – их в нашем городе, как крыс и мокриц.
– Изведем, Катюш. Обязательно изведем.
– Эх, Вадик-Вадик. Крысы и мокрицы вечны. Ничего у вас не выйдет.
– Выйдет, Катюш, непременно выйдет. – Покосившись в сторону громилы, засевшего в кресле у дверей, Вадим вздохнул. Катрин была пьяна, но как обычно резала правду-матку. Дурой или простушкой ее назвать было нельзя, а в неистребимость сутенеров она верила тверже, чем в загробную жизнь. И вообще, судя по всему, настроение у нее было говорливое. На лице Катрин было написано живейшее желание обсудить свою разнесчастную жизнь, всех своих бывших воздыхателей, недругов и завистников. Вадим по опыту знал, что затянуться подобная беседа могла очень и очень надолго, однако и прогнать Катрин не мог. Прошлое обязывало.