Миновало короткое мгновение. Прошло… Река мчалась уже по проторенному руслу, и на невидимых глазу кручах бросало, комкало поток посетителей, уже начали в углу горланить песни, а в проходе между залами кто-то — пятачок за пятачком — кормил ненасытный меломан, и тот благодарно орал в ответ разноязыкими голосами эстрадных певцов. У окна опрокинули столик, кого-то вытаскивали из зала на расправу — никто не обращал на это внимания. Кругом звенела посуда, хрипло кричали за столиками раскрасневшиеся мужики.
Только за столиком братьев царил покой и порядок. Утлый плотик в разбушевавшемся потоке страстей…
Васька-каторжник сидел, вытянув в проход длинные ноги, и полузакрытыми глазами наблюдал за разгулом, охватившим уже весь ресторан. Он успел поужинать до прихода брата и сейчас только пил, зато Пузочес жадно поглощал еду и был похож на собачонку, лакающую из миски, — так неуютно сидел на слишком далеко отставленном стуле.
Васька-каторжник посмотрел на него и неожиданно улыбнулся. Сегодня его не раздражали в брате даже гнилые зубы.
— Браток, — попросил он мужика, сидевшего за соседним столиком, — передай-ка инструкцию…
И, развернув меню, принялся изучать, чем еще можно покормить проголодавшегося брата.
— Чего ты добрый такой? — удивился Пузочес. — Случилось что?
— Кто знает… — загадочно ответил Васька. — Может быть, и случилось.
— Хорошая у тебя работа… — притворно восхитился Пузочес, отодвигая тарелки. — Ходишь в белом халате, целый день баб щупаешь, а они тебе еще и спирт дают. Может, и мне к вам устроиться?
— А что?! Давай устраивайся, елки зеленые! Приходи…
— Куда идти-то… — теперь уже по-простому, без подначки, ответил Пузочес. — В армию я, братец, пойду.
Васька сжал ладонью лицо. Что-то представилось ему, что-то промелькнуло вдруг, и, закрывая ладонью глаза, Васька пытался разглядеть: что?
Он налил в фужер водки и одним глотком выпил ее.
— А ты дерись! — наваливаясь грудью на стол, сказал он. — Ты не сдавайся. Ты кусайся за свое место на свете. Понял? Никто не будет за тебя кусаться. Самому нужно!
— Откусался уже… — невесело ответил Пузочес, и Ваське, кажется, впервые с тех пор, как вернулся он из заключения, стало жалко младшего брата. И сразу словно распахнулась хмельная завеса. Ясно увидел Васька то, о чем думал весь вечер, пропивая пятидесятирублевку, совсем не случайно, как он уже догадался, перепавшую ему.
— Не сикай, брательник! — он хлопнул Пузочеса по плечу. — Есть один шанс. Есть, братуха. Только: во! — он сжал волосатый кулак и поднес его к носу брата. — Тогда уже до конца, понял? Я тебя на фабрику инженером устрою, понял?
— Сто рублей, что ли, получать? — скривился Пузочес. — Да я на книжках рублей триста в месяц имею.
— Не гоношись! — Васька хотел рассказать Пузочесу все, что думал, но побоялся. И получалось, что, начав говорить, он тут же смолк, напуская туману, и захмелевший Пузочес усиленно морщил лоб, пытаясь сообразить, что же такое затеял брат.
Двери были уже закрыты, когда братья, поддерживая друг друга, добрались до своего прогнившего насквозь дома.
— Все! — грустно сказал Пузочес. — Придется опять в лопухах ночевать.
— Не сикай! — самодовольно ухмыльнулся Васька и, обойдя дом, постучал в стекло к Матрене Филипповне.
— Кто там? — раздался через минуту ее недовольный голос.
— Я! — сказал Пузочес.
— Кто?!
— Да не слушай ты его, елки зеленые, — оттеснил Пузочеса Васька. — Это я — Могилин.
Загремел засов, и дверь распахнулась.
— Ах! — улыбаясь, сказала Матрена Филипповна. — А я и не узнала вас сразу, Василий…
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Снова постучали. Васька-каторжник судорожно дернулся на диване и вскочил. Хлопая глазами, сел и сразу же вспомнил сон.
Приснился Ваське барак. К ним определили вновь прибывшего хлопца, и тот сразу сцепился с Чифирем — главвором барака. Новичок был тщедушный, жалкий, и «бойцы» Чифиря, шутя, измордовали его. Но, очнувшись, хлопец не стих, не покорился власти Чифиря.
— Зарежу! — вытирая рукавом кровь с разбитого лица, сказал он, и «бойцы» снова бросились на него. Теперь били его ногами, и пот струями катился с побагровевших лиц, а сапоги — хряк-хряк! — размеренно входили в копошащийся на полу клубок — все, что осталось от человека.
Ночью Васька внезапно проснулся. В полутьме барака различил он новичка, на ощупь продвигающегося между нарами. Васька тогда застыл, вцепившись пальцами в одеяло, и все равно страшный, нечеловеческий крик сорвал его с нар. Парень бил железным прутом по голове Чифиря, и сырые комочки мозгов главвора летели на столпившихся вокруг заключенных.