Заметка эта — слово в слово! — появилась в четвертом номере вместе с рассказом Олега.
Вот и вся история. Ничего Олег не придумывал в «папашкином» — уже тогда он стал так называть Аркадия Георгиевича — вступлении, написал «врез», как, наверное, написал бы его и сам Аркадий Георгиевич, и нечего было стыдиться этого, тем более, что он отнес копию «вреза» Ольге и та сказала, что самому папашке текст даже понравился… Нечего… Ни к чему… Все шло как положено. Но все равно ощущение постыдности содеянного не проходило, и Олег даже порывался вообще забрать рассказ из редакции, но заведующий отделом только изумленно посмотрел на него и сказал, что хорошо быть требовательным к себе, это так редко встречается среди молодых литераторов, но и в требовательности надо знать меру. И он, заведующий, не позволит портить усовершенствованиями рассказ, да и не смог бы позволить — рассказ ушел в типографию.
Олег кивал словам заведующего и сам не знал, радоваться ему, что уже нельзя ничего изменить, или огорчаться. Ожидание выхода номера стало для него мукой. Но прошел Новый год, и Олег немного успокоился. В конце концов, сколько печатается у нас рассказов, и кто читает их? Проскочит незаметно и его рассказ, потонет в бесконечном море публикаций.
Но рассказ не пропал. Его заметили. Хвалили в обзорах, хвалили при встречах с Олегом. Хвалили не только знакомые, но и совсем незнакомые люди, с которыми его то и дело начали знакомить в ту весну. И все это было, конечно, приятно, но обязательно знакомые и незнакомые, похвалив рассказ, интересовались делами Аркадия Георгиевича.
— Ну, как он? Как себя чувствует? Над чем работает?
Олег кое-как пытался отвечать, и мучение, которое он испытывал при этом, отравляло всю радость успеха. И не помогло даже то, что еще два рассказа очень быстро — теперь уже без всякого «вреза» — прошли в толстом журнале и тоже оказались замеченными. Все равно, когда хвалили и эти рассказы, обязательно расспрашивали о «папашке», обязательно передавали ему приветы, как будто Олег был близким другом Аркадия Георгиевича. А он всего раз и видел его после той первой встречи. Потому что, когда после заходил к Ольге, папашка или спал, или пускал слюни на своем диванчике… А потом Олег вообще перестал бывать в этом доме и очень удивился, когда примерно через месяц увидел возле общежития Ольгу.
Вся в белом, Ольга сидела в скверике под цветущими яблонями, и лицо ее было грустным и задумчивым.
— Олег… — просто сказала она. — Мне нужна твоя помощь. Олег…
И, волнуясь, она объяснила, что в издательстве готовится однотомник Аркадия Георгиевича, и давно уже проеден аванс за этот однотомник, а дядя… Ольга всхлипнула. Дядя даже и не собирается ничего делать, хотя из издательства уже звонили много раз, а вчера… вчера просто сказали, что вынуждены будут расторгнуть договор и взыскать двадцать пять процентов аванса через суд.
— Я бы сама все сделала… — теребя в руках платочек, сказала Ольга. — Но туда должны войти и неопубликованные работы, их у дяди много, а я не знаю, не понимаю, что именно надо включить. А больше мне не к кому обращаться за помощью… Я не хочу, не хочу, чтобы все знали, что дядя т а к о й…
Олег согласился. Он не мог отказаться. Он взялся помочь составить однотомник, и с этого и началось все по-настоящему…
По работе над однотомником ему приходилось контактировать с редакторами издательства, приходилось объяснять, почему именно он взял на себя «папашкины» дела; объяснения были мучительными для Олега, он так и не научился врать, к тому же закончилась институтская жизнь — и ему предложили прекрасное место, но, конечно, требовалась московская прописка, к тому же он давно, с самого начала работы над однотомником, жил у Ольги, и Ольга была уже беременна — в общем, все получилось само собой. Они поженились, он прописался в квартире Аркадия Георгиевича, и «папашка» стал теперь официальным родственником…
Начал накрапывать дождишко, такой же холодный и злой, как и на кладбище над раскрытой могилой Лешки Егорова, и Олег очнулся от своих воспоминаний и только сейчас почувствовал, как озяб. Сколько просидел он на сырой скамейке возле подъезда, пять минут? Час? Олег не помнил этого… Когда он вошел в квартиру, его трясло от озноба.