— Ага! — Васька, не мигая, смотрел на Матрену Филипповну, словно бы пронзая ее взглядом. — Нет людей?! А зачем тогда вчера весь цех работал на старье? А?!
И снова Матрене Филипповне что-то знакомое промелькнуло в Васькином лице. Напряженно пытаясь понять, кого же напоминает ей Васька, она пожала плечами.
— Я не знаю… Приказ подписан давно, но я выясню…
Она пометила в перекидном календаре, что надо обсудить вопрос, а какой вопрос — этого написать она не успела. Тяжелые Васькины губы дернулись, выдавливая косую усмешку, и тут ясно увидела Матрена Филипповна, что все это: и то, как, заглатывая, пил Васька воду; и то, как выдавливал тяжелыми губами усмешку, — все это принадлежало тому, п е р в о м у…
— Мы разберемся… — пробормотала Матрена Филипповна, обдумывая, как удержать Ваську, чтобы как следует понять, разглядеть: ошиблась она или нет…
— А как у вас вообще дела? — спросила она и покраснела.
— Какие еще дела?! — Васька набыченно взглянул на Матрену Филипповну. — Дела у прокурора. А у нас делишки.
— Да? — Матрена Филипповна смущенно хихикнула. — А я сегодня утром с Ниной Петровной разговаривала. Мне показалось, что она очень больна.
— А! — Васька нахмурился. — Притворяется…
— Притворяется?! Ну что вы… По-моему, она серьезно больна.
— Может быть, и больна… — Васька провел огромной ладонью по лицу и вздохнул. — Все может быть. Неважные у нас вообще-то дела. И мать больна, и братана в армию забирают. А ему самое время к делу пристраиваться.
— А может быть, я могу чем помочь? — искренне посочувствовала Матрена Филипповна. — Лекарство достать или брату вашему чем-нибудь помочь?
Васька быстро взглянул на директрису. Раскрасневшись, она сидела напротив, и глаза ее блестели.
«Ой-ей-ей! — подумал он. — Да что это с нашей кобылкой-то робится?»
Он не мог поверить своим глазам, но факт был налицо, как говорил знакомый следователь: Матрена Филипповна краснела и волновалась, словно семнадцатилетка.
Но тут же понял Васька, что то, о чем он догадался сейчас, Матрена Филипповна еще не знает…
— Как ему поможешь? — Васька встал. — Так, значит, старые станки ломать можно?
— Да… — Матрена Филипповна опустила к бумагам горящее краской лицо.
В своем закутке достал Васька промасленную кепочку, натянул на голову и снова принялся думать.
Снова медленные и неповоротливые, не мысли, а видения, возникли в его голове. Но не было теперь заснеженной тайги и вмерзших в лед судов… Промелькнула раскрасневшаяся, затянутая в джинсовое платьице Матрена Филипповна, проскользнула легкая Леночка, медленный, возник Яков Архипович. Сузился глаз у Васьки.
Легкому человеку всегда легко. Леночка Кандакова, сколько помнила себя, всегда была легкой. Ей говорили, что надо сделать, и ей не скучно было делать это. Самое трудное — казалось ей — добыть указание, а сделать? Сделать нетрудно. Она — легкая.
И так было всегда. Дома руководили Леночкой родители, в школе — учителя, а здесь, на фабрике, — Матрена Филипповна.
Привлекательная внешне, Леночка рано догадалась, что секрет ее обаяния заключается не только во внешности, а в первую очередь в легкости, с которой готова она выполнять руководящие указания.
И как только она догадалась об этом, она, сама того не осознавая еще, превратила легкость в свою основную профессию.
Вчера после ссоры с женихом она не спала всю ночь. Утром насилу выпила полчашки кофе, а потом, еле переставляя ноги, поплелась на фабрику. Но едва миновала проходную, как сразу преобразилась: походка стала упругой, голова горделиво поднялась, глаза заблестели — снова сделалась Леночка легкой.
За это и любили ее… Не боль свою, не неурядицы несла она людям, а легкость.
Матрена Филипповна, измученная узким джинсовым платьем, улыбалась, объясняя Леночке, что сегодня нужно провести в конце дня собрание, посвященное наставничеству.
— Очень важно… — сказала Матрена Филипповна, улыбаясь. — Есть указание, понимаешь?
— Конечно! — блестя глазами, ответила Леночка. И правда, как же ей было не понять, если среди таких разговоров прошла вся Леночкина жизнь: ее отец, Кандаков, был первым секретарем райкома партии.
Профессия обязывает, но профессия и помогает. Легкость была Леночкиной профессией, и если в проходной она обязывала ее подтянуться, то теперь, когда указание было получено и нужно было только выполнить его, Леночке стало по-настоящему легко. Все ее существо наполнилось смыслом.
Весело отмахнувшись от схапавшего ее в объятия Васьки-каторжника, бежала Леночка по цеху.