— Всегда так… — буркнул он. — Чуть что, так сразу Термометр…
Припекало весеннее солнышко, разнежило оно всех, никто из хлопцев даже не матюгнулся на Термометра, и тот совсем осмелел.
— Едри его вошь! Тепловоз там еще час копошиться будет. Я, пожалуй, в буфет зараз сбегаю. Слышь, Гена?
Миссун молча кивнул ему, и Термометр исчез с рамки.
— Слушай, Гена… — прервал молчание бригадир. — А чего это вчера новый начальник Калачикам про сквозные бригады говорил?
— А! — Миссун поморщился. — Ему легко говорить, а у меня вечером два человека на смену выйдут, да еще третий не поймешь кто, вот и работай с ними… Хоть сквозную бригаду налаживай, хоть сам на вагон иди…
— Ну, а все-таки? — настаивал бригадир.
— Да это же просто, Максимович, — вступил в разговор Сорокин. — Про это давно уже говорят. У нас радио в комнате не выключается, так я всего наслушался… Это просто. У строителей, например, бригада подряжается весь дом от фундамента до ключа довести, а у нас, к примеру, ну, даже и не знаю… Весь, наверное, цикл разгрузки надо пройти. От вагона до конвейера… Все одной бригадой. Вот сгрузим сейчас станки в снег, и будут они стоять, может, целый год, а ежели по-ромашовски, так надо их сразу в цех везти… Штука-то, наверное, хорошая, только загвоздка одна есть. Надо, чтобы все работали. Без этого ничего не получится…
— А-а… — сказал бригадир. — Ну, тогда понятное дело. Не для нас это, конечно…
Как обычно, планерка началась в кабинете главного инженера в 8.30. Ромашов вошел, когда все начальники цехов и служб уже рассаживались за длинным столом Кузьмина. Ромашов пристроился рядом с Петром Михайловичем Медведевым, начальником литейного цеха, прозванным на заводе Медведем.
Никто не изучал заводской климат, но многие замечали, что металл здесь быстро ржавеет, а люди обрастают прозвищами. И кажется, вроде бы наугад назовут человека, но пройдет месяц-другой — и то ли свыкнутся с кличкой, то ли сам обладатель ее успеет измениться, чтобы соответствовать прозвищу, но встретишь его и не сразу вспомнишь настоящее имя и отчество.
— Ты сегодня двенадцать контейнер-ров закинь мне! — прорычал Медведь, склоняясь к Ромашову. — Ср-рочно! — И он провел своей толстой лапой по горлу. — Режешь меня, парень!
— Хорошо! — коротко ответил Ромашов и замолчал. Кузьмин стучал карандашом, призывая всех к тишине.
— Начнем, товарищи? — спросил он. — Кажется, все в сборе…
— Давайте начинать! — буркнул уткнувшийся в свои бумаги заместитель директора по сбыту, прозванный на заводе Гвоздеглотом.
Несколько лет назад, будучи в загранкомандировке, заместитель директора сделал себе операцию по пересадке волос. И то ли операция оказалась мучительно-болезненной, то ли были другие, более веские причины, но с тех пор в уголках рта заместителя директора залегли горькие складки, и все лицо приобрело такое удрученное выражение, что первым делом хотелось спросить его: не желудком ли мается уважаемый товарищ? «Да что вы, право! — протестующе крутил головой заместитель директора и откидывал назад искусственные волосы. — Я своим желудком, ха-ха, гвозди могу переваривать!» Так и прижилось прозвище, и похоже было, что крепкий желудок Гвоздеглота способен переваривать не только гвозди…
— Давайте начинать! — повторил Гвоздеглот. — Александр Сергеевич задерживаются.
Гвоздеглот мог бы и не говорить этого. Все собравшиеся знали, что директор завода никогда не поспевает на столь ранние совещания. Как никак, шел Александру Сергеевичу седьмой десяток, и когда заводская «Волга» доставляла его в заводоуправление, он должен был отдохнуть после нелегкой дороги — отлежаться на диванчике в специально отгороженной от кабинета спаленке. На заводе все знали о спаленке, но никто не осуждал директора: ввиду полной незаменимости уйти на пенсию Александр Сергеевич не мог.
— Итак, товарищи! — сказал Кузьмин. — По основным позициям у нас дела обстоят более или менее благополучно. Самое слабое место — литейка. Недогруз литья — двадцать шесть тонн. Петр Михайлович! Слышите?
— Вывезем! — Медведь опустил голову, и шея его побагровела.
— Да, — сухо проговорил Кузьмин. — Сделайте одолжение. Не запамятуйте.
Медведь очень не любил, когда с ним так разговаривали. Простой, каким он считал себя, человек, Медведь и в других людях ценил простоту.
— Интерр-ресно… — с трудом сдерживая рык, спросил он. — А во что я отгр-ружать буду? В кар-рман себе? Контейнер-ря где?