— Давно он стоит так? — Ромашов кивнул на карлика.
— Давно… — ответила Помойная баба. — Стоит, ветер нюхает.
— Ветер?!
— Ветер… — Помойная баба тяжело вздохнула. — Худое все стало. И земля, и ветер. Из земли уже и не растет ничего. Картошки думала посадить, а начала рыться — опять станок откопала. Может, они с заводу плывут? Ну навроде камней…
— Не знаю… Может быть, и плывут… — рассеянно ответил Ромашов и прищурил глаза, пытаясь удержать промелькнувшую в голове мысль. Зашел в дом. Вытащил из-под стола неразобранную сумку, с которой ходил вчера в городские развалины, и торопливо открыл ее. Сумка была пуста…
— Собираешься? — раздался за спиной голос. Ромашов обернулся и увидел возникшего из густой полутьмы Андрея.
— Собираюсь…
— Так, значит, пойдем? А где? Не думал? Может, через Дражненскую?
— Мы пойдем там, где все пойдут…
Андрей внимательно посмотрел на Ромашова, но ничего не сказал.
— Мы доберемся до Промышленной и там будем ждать… — объяснил. Ромашов. — Когда о н и пройдут, следом пойдем и мы.
— Ну хорошо… — сказал Андрей. — Мне все равно. А когда пойдем? Утром?
— Нет… — Ромашов опустил глаза. — Надо идти сейчас.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Ромашов сидел в своем кабинетике, когда в репродукторе трансляции с конвейера захрипел голос диспетчера сборки: «Товарищ Табачников! Срочно подайте на конвейер топнасосы!»
Ромашов перелистнул страницу и, впившись глазами в столбцы цифр, схватил карандаш. Он только еще вникал в цеховые дела и сейчас все время морщил лоб. Он перечитывал старые справки, запоминал и сопоставлял цифры простоев вагонов и остановок конвейера, и в нем росло то счастливое ощущение завода, которое испытывал он, работая на сборке, и которое нельзя было выразить цифрами и чертежами, но без которого скучной и неинтересной становилась работа. Снова пространство завода ощущалось, как гигантское существо, врастающее фундаментами и подземными коммуникациями в землю, а трубами и линиями электропередач — в низкое небо. И самое главное, что все это было непонятным образом неразрывно связано с самим Ромашовым. Иногда Ромашову начинало казаться, что все бесчисленные незримые нити, связующие прошлое с будущим — то заводское поле, которое будет, с тем, которое было, — через него и проходят…
«…КОНВЕЙЕР ОСТАНОВЛЕН! ТОВАРИЩ…»
Ромашов взглянул на динамик прямой трансляции и вскочил. Началось! Остановлен главный конвейер завода!
Ромашов, видимо, побил рекорд скорости передвижения по цеху, установленный утром Андреем Угаровым. Еще не смолк динамик, а он уже был на складе. Кар, загруженный топливными насосами, стоял возле открытого лифта.
— Где карщик?!
Кладовщица залопотала что-то в ответ, но Ромашов, не слушая ее, повернулся к Миссуну:
— Где хлопцы?
— Хлопцы? — Миссун задумался. — Хлопцы там… На путях. А в чем дело?
— Надо топнасосы подать на конвейер! — Ромашов решительно не мог уразуметь, почему раскатывающийся по всему складу голос динамика: «Конвейер остановлен…» — слышит только он и никто больше.
— А! — догадливо сказал Миссун. — Ну, я сейчас. Пойду кликну кого-нибудь… Они там, кажется, станки уже разгрузили.
И неторопливо зашагал к рамке. Ромашов посмотрел ему вслед и внезапно успокоился.
— Водил же машину… — пробормотал он и, взобравшись на подножку, плавно нажал на рычаг. Кар дернулся, но Ромашов сразу приподнял ногу, освобождая тормоз, и тележка плавно вошла в лифт.
На конвейере появление Ромашова не прошло незамеченным.
— Валерий Александрович! — ехидно сказал сменный мастер. — А я слышал, вы начальником цеха пошли на склады́.
— Так начальником и устроился… — невесело отшутился Ромашов, останавливая тележку возле насосной операции. — Только туда на эту должность и брали карщика. Ты лучше давай, Трофимович, включай конвейер.
— Ага! — сменный мастер подозрительно посмотрел на него. — А разгружать дядя будет?
— Сейчас грузчики подойдут, а пока с тележки берите, — Ромашов повернулся к диспетчерской будочке. — Поехали, Машенька!
Загремели цепи. Моторы медленно поплыли по линии сборки.