Бен раздобыл два шеста с просверленными дырками и побеленную жердь и соорудил с их помощью посреди поля препятствие вышиной в два фута.
- Теперь полегонечку! Давай галопом и помедленней, а когда она снимется, пригнись - и перелетишь, как птичка. Держи ей голову на препятствие.
Громобой прорысил вперед, прошел два шага легким галопом, но перед самым препятствием сробел и, снова перейдя на рысь, обогвул его. Джон удержался в седле, бросив повод и обеими руками вцепившись в гриву; он виновато посмотрел на Бена, тот закричал: "На кой черт тебе ноги дадены, а? Вот, держи, хлестнешь ее, когда до дела дойдет". И передал Джояу хлыст.
У ворот няня перечитывала письмо от сестры.
Джон отвел Громобоя назад и снова попытался взять препятствие. На этот раз они пошли прямо на жердь.
Бен крикнул: "Ноги!", Джон ударил пятками и потерял стремена. Бен воздел руки к небу, словно ворон пугал. Громобой прыгнул, Джон вылетел из седла и шлепнулся на траву.
Няня в ужасе вскочила.
- Что случилось, мистер Хэккет? Он убился?
- Ничего ему не будет, - сказал Бен.
- Ничего, мне не будет, - сказал Джон. - Громобой, по-моему, споткнулся.
- Еще чего, споткнулся. Просто ты распустил ноги, ядри их в корень, и сел на жопу. В другой раз не бросай повод. Так ты всю охоту загубишь.
С третьей попытки Джон взял препятствие и, взволнованный и дрожащий, потеряв стремя и вцепившись, как прежде, одной рукой в гриву, обнаружил, что усидел в седле.
- Ну, каково? Перелетел что твоя ласточка. Повторим?
Еще дважды Джон с Громобоем перепрыгивали через жердь, а потом няня велела идти домой пить молоко. Они отвели пони в конюшню. Няня сказала:
- О господи, курточку-то как измазал. Бен сказал:
- Ты у меня вскорости на скачках призы будешь брать.
- Всего вам хорошего, мистер Хэккет.
- И вам, миссис.
- До свиданья, Бен. Можно, я вечером приду на ферму, посмотрю, как ты чистишь лошадей?
- Не мне решать. У няни спроси. Но знаешь что: у серой ломовой глисты завелись. Хочешь посмотреть, как я лекарство ей даю?
- Очень хочу. Нянь, можно я пойду, ну можно?
- Спроси у мамы. А теперь идем, хватит с тебя на сегодня лошадей.
- Не хватит, - сказал Джон, - совсем не хватит.
Дорогой он спросил:
- А можно, я буду пить молоко у мамы в комнате?
- Посмотрим.
Няня всегда давала уклончивые ответы вроде: "Поживем - увидим", "Это еще что за вопрос?", "Подрастешь - узнаешь", резко отличавшиеся от решительных и грубоватых суждений Бена.
- А что смотреть?
- Мало ли что...
- Ну, например?
- Например, посмотрим, будешь ты задавать глупые вопросы или нет.
- Глупая потаскуха, старая потаскуха.
- Джон! Как ты смеешь? Это еще что такое?
Вдохновленный успехом своей вылазки, Джон вырвался у няни из рук, пустился перед ней в пляс, распевая: "Старая потаскуха, глупая потаскуха", и таким манером дошел до боковых дверей. Когда они поднялись на порог, няня молча сняла с него гамаши; ее мрачный вид несколько отрезвил Джона.
- Ступай прямо в детскую, - сказала няня. - А я поговорю о твоем поведении с мамой.
- Няня, прости меня. Я не знаю, что это значит, но я не хотел это сказать.
- Ступай прямо в детскую.
Бренда наводила красоту.
- С тех пор, как Бен Хэккет стал его учить ездить верхом, ваша милость, с ним просто сладу нет.
Бренда плюнула в тушь.
- И все же, няня, что именно он сказал?
- Ой, да мне и выговорить стыдно, ваша милость.
- Чепуха, говорите. Иначе я могу подумать, что он сказал что-нибудь похуже.
- Уж хуже некуда... он назвал меня старой потаскухой, ваша милость.
Бренда поперхнулась в полотенце.
- Он вас так назвал?
- И не раз. Он выплясывал передо мной до самого дома и распевал во весь голос.
- Понятно... Что ж, вы совершенно правильно сделали, сказав мне об этом.
- Благодарю вас, ваша милость, но раз уж зашел разговор, я вам скажу, что, по моему разумению, Бен Хэккет очень уж торопится с этой ездой. Так недалеко и до беды. Сегодня утром мальчик упал с лошади и чуть не убился.
- Хорошо, няня. Я поговорю с мистером Ластом. Она поговорила с Тони. Оба хохотали до упаду.
- Милый, - сказала она, - поговорить с ним надо тебе. Ты в серьезном жанре выступаешь куда лучше.
- А я считал, что "потаскуха" очень хорошее слово, - возражал Джон, - и потом Бен всех так называет.
- И напрасно.
- А я больше всех на свете люблю Бена. А он всех вас умнее.
- Ты же понимаешь, что не можешь любить его больше мамы.
- Все равно люблю больше. Куда больше.
Тони почувствовал, что пора прекратить пререкания и приступить к заранее приготовленной проповеди.
- Послушай, Джон. Ты поступил очень плохо, назвав няню старой потаскухой. Во-первых, ты ее обидел. Вспомни, сколько она для тебя каждый день делает.
- Ей за это платят.
- Помолчи. И, во-вторых, люди твоих лет и твоего положения в обществе не употребляют таких слов. Люди бедные употребляют известные выражения, которые не подобают джентльменам. Ты джентльмен. Когда ты вырастешь, этот дом и много других вещей станут принадлежать тебе. И ты должен научиться разговаривать как будущий владелец всего этого, научиться быть внимательным к тем, кто не так счастлив, как ты, и в особенности к женщинам. Ты меня понял?
- А разве Бен не такой счастливый, как я?
- Это к делу не относится. А теперь иди наверх, извинись перед няней и пообещай никого так не называть.
- Ладно.
- И раз ты сегодня так скверно себя вел, я не разрешаю - тебе завтра кататься верхом.
- Завтра воскресенье.
- Ладно, тогда послезавтра.
- Ты сказал "завтра", так нечестно.
- Джон, не препирайся. Если ты не возьмешься за ум, я отошлю Громобоя дяде Реджи и скажу ему, что не считаю возможным оставлять пони такому нехорошему мальчику. Тебе бы это было неприятно, верно?
- А зачем дяде Реджи пони? Он на нем не сможет ездить, он слишком тяжелый. И потом он всегда за границей.
- Он ее отдаст другому мальчику, и вообще это не относится к делу. А теперь беги, попроси у няни прощения.
Уже в дверях Джон сказал:
- Так мне можно кататься в понедельник? Ты же сказал "завтра".
- Да, видимо, так.
- Ура! Громобой сегодня прекрасно шел. Мы прыгнули высоко-высоко. Он сначала закинулся, а потом перелетел, как птичка.
- И ты не упал?
- Ага, один раз. Но Громобой тут ни при чем. Просто я распустил ноги, ядри их в корень, и сел на жопу,
- Ну как твоя лекция? - спросила Бренда.
- Ужасно, просто ужасно.
- Беда в том, что няня ревнует к Бену.
- Боюсь, и мы станем к нему ревновать в самом скором времени.
Они обедали за маленьким круглым столиком, стоявшим посреди огромной столовой. Обеспечить ровную температуру в этой комнате оказалось делом невозможным: даже когда один бок поджаривался в непосредственной близости к камину, другой леденили десятки перекрестных сквозняков. Бренда поставила множество опытов с ширмами и переносным электрорадиатором, но особых успехов не достигла. Даже сегодня, когда повсюду было тепло, в столовой стоял пронизывающий холод.
Хотя Тони и Бренда отличались прекрасным здоровьем и нормальным телосложением, они сидели на диете. Это сообщало некоторую пикантность их трапезам и спасало от двух варварских крайностей, грозящих одиноким едокам, - всепоглощающего обжорства и бессистемного чередования яичниц и бутербродов с непрожаренным мясом.
Сейчас они придерживались системы, которая исключала сочетание протеина и крахмала в одной трапезе. Они завели себе каталог, в котором было обозначено, какие продукты содержат протеин и какие крахмал; в большинство нормальных блюд входило и то и другое, так что Тони и Бренда немало забавлялись, выбирая меню. Обычно кончалось тем, что они заказывали какое-то блюдо "в порядке исключения".
- Я убежден, что оно мне очень полезно.