Это был не первый для Пантюхова сигнал. Звонившие попадали и на Карташова. Позднее вышли, вероятно, на генерала Воронова.
Неспроста Петр Ефимович на днях намекнул ему, что, кроме ареста, существует ведь еще и подписка о невыезде с места жительства. И в случае с управляющим союзным трестом о ней стоило бы поразмыслить.
Полковник запаса из юридического института, попавший на лейтенанта Карташова, довольно недвусмысленно пригрозил последнему возможными неприятностями.
В общем, Леонид Тимофеевич покидал столицу без большого сожаления. Союзная прокуратура продлила срок содержания Боровца под стражей, «благословила» этапирование Филиппова в Новосибирск. А о большем капитан сейчас и мечтать не мог. Все остальное зависело от него. И все остальное предстояло завершать в родных стенах.
Довольно любопытные детали к портрету Филиппова добавил бывший парторг треста Яков Алексеевич Елагин. Он подтвердил все ранее написанное им в органы и сообщил новые факты. Оказывается, он присутствовал в позапрошлом году на собрании партактива спецмонтажного управления в Новосибирске. Выступавшие там сотрудники (сам Боровец отсутствовал по случаю командировки) возмущенно требовали упразднить входящий в состав спецмонтажного управления отдельный красноярский участок, поскольку на нем уже давненько не велось никаких существенных работ. «Зачем мы должны кормить красноярских дармоедов, премии им отчислять?!» — бросали в лицо трестовскому парторгу рабочие.
— А вы знаете, что мне на это Филиппов в Москве ответил? — Елагин скорбно улыбнулся: — «Об этом не может быть и речи! У Боровца в Красноярске квартира и он постоянно контролирует тот участок. А большие работы там еще впереди». Про то, что Боровца Степан Григорьевич представляет к ордену Ленина, я узнал от посторонних лиц. Посоветоваться по данному поводу с парторгом Филиппов не счел нужным, — Елагин пожал плечами. — Ну а за критические замечания, высказанные мной в его адрес, управляющий выразил мне недоверие на партийном бюро. Добился освобождения от обязанностей секретаря парторганизации (хотя я не имел ни одного взыскания) и, в конечном итоге, выставил за ворота.
— Надеюсь, ваша принципиальность не изменит вам в родных пенатах, — крепко сжимая руку следователя, пожелал на прощание Пантюхову помощник генерального прокурора. — Думается, у вас хватит решительности и настойчивости закончить следствие таким образом, чтобы не пришлось краснеть в суде. Не зря же мы позволили вам изолировать Филиппова.
«Так-то это так, — размышлял Пантюхов, выходя из союзной прокуратуры. — Но ведь управляющий тоже действовал не в одиночку. И его кто-то поддерживал, смотря сквозь пальцы на то, что творится в тресте». Но все попытки выяснить что-нибудь об этом начисто пресекались.
Леониду Тимофеевичу пришел на память последний разговор с генералом Вороновым. Капитан подробно перечислил Петру Ефимовичу все грехи управляющего. Ознакомил его с материалами, указывающими на причастность к делу Боровца заместителя министра Хмельнова.
Генерал слушал, посмеивался, сочувствовал. А когда Пантюхов заявил, что без допроса заместителя министра ему не удастся внести ясность в соответствующие следственные эпизоды, то получил недвусмысленный отказ.
— Вы добивались ареста Филиппова, — пощипывая свое поросшее пушком оттопыренное ухо, довольно неприязненно заметил Воронов, — шибко добивались. Теперь вам, оказывается, этого мало — заместителя министра подавай, — Петр Ефимович с нескрываемым раздражением смотрел на капитана. — А кто будет следующим? За кем очередь? Нет уж, мой дорогой, опытный следователь и без карцера дело размотает, если есть что разматывать. А бестолковый... — он отвел глаза, — ему хоть все камеры позабей — умнее не станет.