Пантюхов кивнул в ответ.
— Я, собственно, — старичок оглянулся по сторонам, словно убеждаясь, что их никто не может услышать, — посчитал своим долгом прийти.
— И правильно сделали, — поощрил капитан. — По ходу следствия нам так или иначе придется побеседовать со многими сотрудниками управления. Так что вы мне хотели сказать?
— Видите ли, — старичок тщательно высморкался и спрятал скомканный платок в карман серого опрятного пиджака. — Суть дела в том, что я бывший начальник этого, с позволения сказать, учреждения. — Он обвел тоскующим взглядом просторный хорошо меблированный кабинет. — Не один год просидел на том кресле, на котором сейчас вы сидите. — Свиридов вдруг замолчал, будто что-то припоминая. — Только не подумайте, — он поднял на Пантюхова мигающие старческие глаза, — что я пришел с целью насолить своему преемнику. Ни в коем разе!
Узда начальника управления за много лет основательно натерла мне шею. — Свиридов слабо улыбнулся. — Жесткая это, надо сказать, уздечка! Не всякий выдержит. Вот и я, — Евгений Петрович махнул сухонькой ручкой, — в одно прекрасное время спекся и все тут. Ничего не поделаешь. Сплошные командировки по участкам, разъезды, переезды, нервотрепка дали себя знать. Ну, а на нашей работе — не можешь ездить по трассе — какой из тебя руководитель? — он удрученно вздохнул. — В общем, ноша стала тяжела, и меня от нее избавили.
Капитан слушал. Не перебивал и не торопил, но, заметив, что Евгений Петрович снова замолчал, решил помочь ему.
— Вот вы говорите, что долго возглавляли управление, — обратился он к Свиридову. — Как по-вашему, что изменилось с приходом Боровца? Новая метла ведь по-новому метет. И уж вам-то это должно быть более, чем кому-либо другому, заметно.
Евгений Петрович положил свою папку на стол.
— Что изменилось? Многое. — В его голосе прозвучала плохо скрытая обида. — Если при мне в последние годы план был в постоянном прогаре, то при Боровце он стал перевыполняться. Переходящее знамя у нас прочно обосновалось. Только, — Свиридов искоса взглянул на красные петлицы капитана, — вас ведь наверняка не только победные реляции интересуют. Исходя из факта вашего здесь присутствия, скорее — обратная сторона успеха занимает? — Он сжал пальцами сиденье стула и сильно ссутулился. — Еще раз повторяю: конкретных фактов у меня нет. И нет цели очернить кого-либо. Но в качестве наблюдателя могу поделиться, — Пантюхов удвоил внимание, — одной, но, по-моему, существенной деталью. При Боровце удесятирилась, а, может, и дважды удесятирилась рационализаторская инициативность наших сотрудников.
«Вот оно», — отметил про себя капитан.
— Представьте, — продолжал Евгений Петрович, — люди работают практически одни и те же. Условия остались прежними. Но при мне БРИЗ еле-еле выжимал одно-два сереньких рацпредложеньица в год. А с приходом Василия Ивановича вдруг все, кому не лень, стали подавать одно предложение за другим. Да какие! — Свиридов покачал головой. — На десятки и сотни тысяч рублей экономии. Надо же, как людей прорвало. А ведь я вовсе не гасил изобретательскую искру. Никому из новаторов поперек дороги не становился. Наоборот, призывал и убеждал искать разумные решения многих наших технических проблем. Но вот, поди ж ты...
Визит Свиридова оставил у капитана двойственное впечатление. С одной стороны, подтверждалась его мысль о необходимости тщательной проверки рацпредложений, поданных за период руководства Боровца. С другой — не оставляла мысль: не Свиридов ли автор анонимных сигналов в милицию? Тогда почему не скажет прямо? Может, боится, но чего?
Как бы там ни было, а Пантюхов решил поскорее заняться самими рацпредложениями. По его просьбе секретарь БРИЗа принес ему три объемистых папки с потрепанными краями картонных обложек. Здесь было все. И отчеты о деятельности бюро по рационализации и изобретательству, и сами рацпредложения.
Посмотрев схематические графики и сравнительные данные, капитан довольно быстро убедился в правдивости сказанного Свиридовым. Если до 1966 года кривая роста экономии государственных средств тянулась почти параллельно горизонтальной оси графика и нигде не превышала 15-20 тысяч рублей в год, то в восьмой пятилетке она резко скакнула вверх. Экономический эффект от рационализаторства стал исчисляться сотнями тысяч.
«Однако и раскочегарил Боровец рационализаторскую топку...» — присвистнул Леонид Тимофеевич.
Он внимательно стал вчитываться в суть подаваемых предложений, мелкие предложения с авторскими вознаграждениями в десять, двадцать пять, пятьдесят рублей спокойно пропускал. А номера тех рацпредложений, за которые авторам выплачивалось свыше пятисот рублей, стал выписывать на отдельный листок.