Пантюхов свое кредо — преступление должно быть раскрыто целиком и полностью, несмотря ни на что, — как бетонный забор, ставил перед подполковником. Но начальнику ведь небезразлично, какое место займет отдел в соцсоревновании и каков процент раскрываемости. Так что щепетильность Пантюхова была Ярцеву что кость в горле.
Нет, с Ярцевым Пантюхову не сработаться ни за что. Другое дело, Михаил Афанасьевич: этот все понимал и практически никогда не ставил себя над следствием. Но всегда был рядом. В одной упряжке. Его тоже, конечно, интересовали и классные места, и всякое такое. Только, если это достигалось не за счет качества проведения следствия. Ведь Пантюхов ни разу специально, по собственной, так сказать, настырности, не тянул резину. Работал по суткам, бывало. И... твердо знал: если Доронин действительно уверен в необходимости продления сроков рассмотрения дела, он будет отстаивать мнение следователя на любом уровне. Сверхосторожный и крайне предусмотрительный Ярцев на осложнения с руководством не пойдет никогда.
Благодаря таким начальникам, как Доронин, и удавалось следователям раскрывать особо сложные дела. А такое дело — не просто удача следствия. Успех вселял веру в возможность решения любого, пусть даже самого запутанного, дела. А без такой веры следователю работать трудно. Пантюхову же — просто невозможно. Поэтому он особенно ценил Доронина.
Глава 9
Согласно плану Пантюхов вместе с Карташовым и еще одним сотрудником ОБХСС начал проверять наряды, почтовые переводы, грузобагажные квитанции и прочую отчетную документацию спецмонтажного управления.
От удушливого июньского зноя просто некуда было деваться. В перерывах между глотанием архивной пыли капитан побеседовал с главным бухгалтером, а после — и с его заместителем по поводу выплаты авторских вознаграждений по рацпредложениям. И главбух и его заместитель твердили одно: все делалось на основании решений БРИЗа и приказов Боровца. Но главный бухгалтер Зауэр держался как-то неуверенно. Постоянно вытирал носовым платком потеющие ладони и с тоскливой ноткой в голосе повторял: «Василий Иванович приказывал — мы исполняли». По его отечному лицу и по тому, как он жадно глотал из стакана воду, было видно, что главбух крайне скверно переносил жару и ему нездоровилось.
А в соседнем с бухгалтерией кабинете нервно прохаживался между столов начальник производственно-технического отдела Дмитрий Алексеевич Буянов. Сидевший за крайним, стоявшим сразу справа от входа, столом рябоватый и длинноволосый инженер отдела Комарьков понимающе поглядывал на шефа.
Он исполнял обязанности секретаря бюро по рационализации и изобретательству управления, присутствовал почти на всех бризовских заседаниях, вел журналы и папки БРИЗа. И уж кому-кому, а ему-то было хорошо известно, кто из авторов получал наибольшие вознаграждения и как часто.
Буянов относился к наиболее поощряемым рационализаторам. За три года — пять предложений с общей суммой вознаграждения, почти равной его зарплате за это же время.
Начальник ПТО не отличался ни ростом, ни внешностью. Нескладная, угловатая фигура его с болтающимися, как на шарнирах, руками вызывала сейчас у секретаря БРИЗа чувство раздражения: под чьим началом приходится работать. Ведь ни образованием, ни способностями Буянов не превосходил его. В тридцать три года Дмитрий Алексеевич имел за спиной только десять классов и годичные курсы радиооператоров. А вот поди ж ты — приглянулся Боровцу. И руководителем отдела поставил, и вознаграждениями за творческую активность не обошел. Специалистов, имеющих базовое образование по организации связи, и тех опередил Буянов. Бывает ведь такое! Правда, вот с приходом милиционеров запереживал человек. Наверное, есть от чего.
А Дмитрию Алексеевичу действительно было о чем задуматься. В управление он пришел из-за квартиры. Осточертело жить с семьей на подселении, а на старой работе ничего не светило. Боровец же отдельное жилье пообещал и вскоре дал. Василий Иванович искал людей покладистых, понимающих начальника с полуслова. Буянов показался ему именно таким. Ну а квартира и вовсе повязала Дмитрия Алексеевича по рукам и ногам. На добро, как принято, надо отвечать добром.
Буянов отдавал должное Василию Ивановичу: начальник управления умел позаботиться о нужных ему людях. Как-то в откровенной беседе Боровец заявил Дмитрию Алексеевичу: «Для того, кто мне верен, любую стену пробью. А кто против пойдет, — Василий Иванович недобро улыбнулся, — сотру в порошок и по ветру развею». И тут же, желая смягчить впечатление, свел разговор к какой-то шутке. Но Буянову надолго врезались в память те слова. И холодный, острый взгляд серых глаз Боровца.