Почему с просьбой об изготовлении проекта привязки жилого дома Боровец обратился к Крюкову, когда для этого имеются вполне официальные учреждения? Хлопотно ведь — и оплату производили подпольно, и ломали голову, куда отнести расходы. Да и потом, ведь именно в наряд, предназначенный для оплаты труда «проектировщика», Василий Иванович включил своего родственника Вержанского. Короче говоря, с Крюковым капитан расстался в предчувствии, что это не последняя их встреча.
И он не ошибся в своих предположениях.
Оказалось, что «изготовленный» проект привязки жилого дома Крюков попросту купил за десять рублей у знакомой проектировщицы. Вещь была типовая, и знакомой не составило труда снять с нее в своем институте копию. Боровец, принимавший от Виктора Гавриловича плод его «трудов», безусловно, понимал, что многократно переплачивает за «услугу». И, естественно, при желании, сам мог все это оформить с проектным институтом за копейки. Но он не сделал этого. Почему?
Этот и все остальные вопросы, связанные с нарядами на оплату устройства связи и сигнализации, со всеми потянувшимися от него ниточками, Пантюхов задал Василию Ивановичу в специально отведенной для допросов комнате следственного изолятора с толстыми прутьями металлической решетки на небольшом окне.
Заканчивалось сибирское лето. На улице моросил мелкий холодный дождь. До истечения третьего месяца следствия оставалось всего два дня. Сегодня, шестнадцатого августа, капитан уже имел определенное мнение об этом, сидящем перед ним и, казалось бы, мало переменившемся за эти три месяца человеке. Он знал, например, что Боровец ранее был судим. Знал не только из показаний его жены. Официальный ответ на запрос в соответствующие инстанции подтвердил это. Известно было и то, чем закончилась эта давняя история. Капитан узнал, что буквально через год после вступления в должность начальника спецмонтажного управления Боровец сумел обмануть Железнодорожный райком партии, скрыть судимость и получить сперва кандидатскую карточку, а затем и партийный билет.
Следственные материалы (даже те, что имелись на сегодняшний день) со всей очевидностью показывали, как распоряжался Боровец вверенными ему государственными средствами. Автобиография Василия Ивановича и кое-какие его высказывания «не для протокола» относительно «досадных промахов социалистической системы», из-за которых иной раз приходится в интересах дела нарушать закон, дополняли сложившийся образ.
И все-таки Пантюхов рассчитывал на чистосердечное признание. Ведь Боровец умен — понимает: этим можно облегчить вину. Любой другой путь — ошибка, если не гибель (кто знает, что в итоге покажет расследование). Не только отвоевывать у подследственного вынужденные признания с помощью неоспоримых доказательств, а суметь убедить его стать помощником себе самому — вот к чему стремился капитан.
Но, увы, Василий Иванович с признанием не спешил. Шаг за шагом шел к пропасти. Она казалась ему пока не особенно глубокой. Отнекивался, делал изумленное лицо, буквально заставлял Пантюхова выкладывать перед ним все, что удалось добыть следствию в доказательство его вины.
При виде наряда на полторы тысячи рублей по устройству сигнализации и связи между водозабором и водонапорной башней он, так же, как и Крюков, в первые минуты заявил, что работа по наряду сделана и в документе все верно.
И лишь когда следователь — документ за документом — продемонстрировал ему, куда на самом деле пошли деньги по этому наряду, Василий Иванович со вздохом опустил лысую голову. Но и после он еще пытался вывернуться. Утверждал, например, что брат его работал и в Красноярске, и в Неболчи. И снова капитан знакомил начальника спецмонтажного управления с показаниями его подчиненных.
Глядя, как старательно, с самым серьезным видом пытается ввести его в заблуждение Боровец, Пантюхов вспомнил недавний эпизод.
Он рылся в архивах спецмонтажного управления уже третий час подряд. Хотя золотые крупинки в пустой породе стали попадаться гораздо чаще, в одиночку работалось тяжелее: не с кем даже словом перемолвиться, Карташов еще не вернулся из Киева. Неожиданно в комнату вошла нормировщица Тархова, которую он уже допрашивал по поводу наряда. Густо краснея, девушка приблизилась к столу, за которым расположился капитан, и негромко произнесла:
— Простите меня, пожалуйста! Я неправду тогда сказала, что черновик наряда мне передал какой-то рабочий, а я только переписала, — она перекинула за спину косу. — Я сейчас все вам объясню. Василий Иванович вызвал меня в прошлом году! Продиктовал работы и велел набрать объемы на полторы тысячи. Я была в Сокуре и видела, что там по указанным работам и трети этой суммы не наберется. Но вы понимаете, — она взглянула на капитана, — у нас все боялись Боровца. Уважали и боялись. Он такой человек... — девушка слегка запнулась, — если по-его делаешь, всегда при случае поможет, отблагодарит. А если кто посмеет против, считай, простился с работой. Ну вот... в прошлый раз я и не решилась говорить. Многие считают, что он еще вернется в свой кабинет, — девушка почти вопросительно глянула на следователя.