И нынешней осенью, когда снова пришла повестка из военкомата, Степан Григорьевич не побежал по знакомым, теперь он уже страстно желал отправить Юрия в армию: может, хоть там ему малость вправят мозги. Сын обижался, видя «отступничество» отца. Закатывал истерики матери, но вынужден был подчиниться и на два года сменить штатский костюм на гимнастерку.
Из армии (хотя служил он совсем рядышком) вскоре домой посыпались письма: Юрий жаловался на суровый солдатский быт, частые простуды и почти в каждом письме просил денег. А вот их-то Степан Григорьевич высылать ему не хотел. Степану Григорьевичу вдруг показалось, что не будь ранее в распоряжении Юрия дурных денег, возможно, и не было бы всего остального.
— Сейчас полночь пробьет, — оторвала мужа от дум Елизавета Максимовна. — Давай и мы!.. — она протянула ему тяжелую бутылку шампанского, серьезно произнесла: — За нас с тобой, Степа, за Юрочку, чтоб служилось ему хорошо. — И, пригубив кипящее вино, вдруг добавила:
— Что-то сейчас Василий Иванович поделывает? В тюрьме, поди, шампанского не подадут. И откуда такая напасть на славного человека?
— Ты-то почем знаешь, что славный? — грубовато прервал жену Филиппов. — Ты же его и в глаза сроду не видела!
— Ну так что же, — усаживаясь рядом со Степаном Григорьевичем, вздохнула жена. — Видеть не видела, а по телефону сколько раз говорила. Уважительный мужчина, про здоровье сначала расспросит, про семью, а потом уж тебя подзывает. — Елизавета Максимовна разгладила на коленях праздничное шелковое платье. — Да ты сам везде его хвалил, сколько помню: на торжествах в тресте и в министерстве.
— Да, хвалил, — глухо откликнулся Степан Григорьевич. — Я и в органы похвальную характеристику представил, но...
— Что «но»?
Филиппов внимательно заглянул в темно-серые глаза супруги.
— Он ведь уже около полугода в камере. И его оттуда почему-то не выпускают. А тюрьма, — Филиппов как-то неестественно оживился, — тюрьма, Лиза, людей меняет. И кто его знает — тот ли Боровец, которого я знал, томится сейчас на нарах, или смутная тень его.
Глава 25
Нелегко дался Леониду Тимофеевичу этот вызов. Прежде, чем дать на него разрешение, подполковник Ярцев долго вчитывался в материалы последних показаний Боровца. Вызов Филиппова как свидетеля его не особенно смущал. Но признание бывшего начальника спецмонтажного управления (найдись ему веское подтверждение) выводило управляющего союзным трестом из разряда сторонних наблюдателей и давало немалые основания считать его потенциальным обвиняемым. А если так, то...
— Каковы твои планы? — поинтересовался Ярцев у капитана.
— Все будет зависеть от поведения Филиппова, Предубеждений к нему я никаких не имею.
— Хо-ро-шо, — нехотя выдавил Ярцев, — вызывай. Однако помни, Леонид Тимофеевич, спасая собственную шкуру, Боровец мог нагородить. Прикрыться кем угодно, лишь бы уйти от наказания. А Филиппов не та фигура, которую позволительно задевать необоснованными подозрениями.
Пантюхов отправил вызов. В общем-то ему не нужно было для этого никаких специальных разрешений: прерогатива следователя вызывать кого угодно, если того требует дело. Но не поставить руководство в известность он считал себя не вправе.
Филиппов приехал только через две недели, а за это время в спецмонтажном управлении произошло еще одно, трагическое, потрясшее даже уже уставших чему-либо удивляться сотрудников, происшествие. На третий день после встречи Нового года покончил с собой главный бухгалтер управления Арнольд Федорович Зауэр.
Тихими, малоприметными были проводы Арнольда Федоровича.
«...Был исполнительным, добросовестным работником.
Тянул на себе нелегкий воз, порой забывая и о личной жизни», — говорил в прощальном слове парторг управления. Морозова стояла, словно закаменев.
«Для всех нас останется непостижимой тайной его преждевременный уход из жизни», — закончил Покосов.
— И что ему не жилось? Не старый еще, — переговаривались сотрудники, возвращаясь с кладбища. — Видать, была причина.
Причина! Причину эту Светлана Андреевна знала. Накануне того трагического дня у нее состоялся разговор с мужем. Конечно, она не предполагала таких последствий. Но теперь уж ничего не поправишь.
Она пришла с работы раньше мужа. Хотела приготовить что-нибудь на ужин, но все валилось из рук. Мысли о Боровце не давали ей покоя. Ей почему-то казалось, что к Новому году его должны выпустить. Не убийца ведь он в самом-то деле. Не скроется, не убежит.