Но прошел день, другой, третий, а Василия Ивановича не выпускали. И она почувствовала, что нервы сдают. Полгода ожидания сделали свое дело. Если раньше ей удавалось держать себя в руках, то теперь не хватало сил.
За окном быстро стемнело — зимние сумерки ранние. Светлана Андреевна принялась было чистить картошку, но порезала палец. Отбросила нож, разревелась, бросилась на диван и уткнулась в подушку. Все было мерзко ей в этот день: занудные разговоры женщин в бухгалтерии с обычным перемыванием косточек своих знакомых, проверка уже подписанного годового отчета, в котором, куда ни ткни, обнаруживались многочисленные изъяны. Существенный перерасход фонда заработной платы и премиального фонда. Отчет, тем не менее, приходилось отправлять в таком виде. Когда шла домой, донимал резкий встречный ветер, швырявший в лицо снежную крупу.
Она не слышала, как щелкнул дверной замок, как раздевался в прихожей, покашливая с мороза, Зауэр. Очнулась, когда муж дотронулся до ее судорожно вздрагивавшего от рыданий плеча.
— В чем дело, Света? Что случилось? — Зауэр присел рядом с ней, погладил ее горячую, оголенную выше локтя руку.
Морозова, вырвав руку, зарыдала еще горше.
— Я не понимаю, — растерянно начал муж. — Ты в последнее время ходишь сама не своя. Может, объяснишь.
На этот раз Светлана Андреевна приподняла залитое слезами лицо.
— «Не понимаешь! Сама не своя!» А ты-то свой? Или у тебя все благополучно?!
— Я, кажется, кое о чем догадываюсь, — пробормотал Зауэр. — Взыграло ретивое?! Казалось, пора бы и позабыть.
— Догадывайся! — зло выкрикнула Светлана Андреевна, ей уже было все равно. Хотелось только одного — излить, во что бы то ни стало излить на кого-нибудь накопившиеся ярость и раздражение.
— Что, и в тюрьме покоя не дает?! — желчно вымолвил Зауэр. — По этапу за ним пойдешь?
— И пойду, — взвизгнула Морозова.
— Ну и ну, — встал с дивана Зауэр. — За какие же достоинства такое самопожертвование? За то, что от трех сыновей за любовницами ударяет. — Арнольд Федорович попытался сжать кулаки. — Или, может, красив, как Аполлон. Да нет же, — Зауэр разжал плохо слушающиеся пальцы. — Эффектными подарочками да затертыми рублями обходился. За них, похоже, и сидит до сих пор, жирный боров.
— Не смей! — взорвалась Морозова. — Не смей так о человеке, чьего мизинца не стоишь! — она откинула волосы и гордо распрямила плечи. — Моралист зачуханный! Ты-то что можешь дать женщине, кроме проповедей? У тебя в кармане вечно вошь на аркане — и та бы сбежала, да привязана.
— Я получаю двести тридцать, — изумленно ответил Зауэр, — как же можно.
— Вот именно — как же можно на них жить? — не дала ему докончить Светлана Андреевна. — Ты знаешь, сколько стоит приличный браслет из вот такусеньких бриллиантов? А шуба даже из самого плохонького натурального меха? Я, конечно, не про цигейку говорю.
Ты думаешь красивой женщине ничего этого не нужно — проходит и в заменителях. Машина в гараже под окном, дача в сосновом лесу — все это, по-вашему, роскошь, проклятые пережитки капитализма?! Ошибаешься, Арнольд Федорович. — Морозова шагнула к нему, кричала, будто плевала в лицо. — Спокон веку мужчина считался добытчиком, если он, конечно, настоящий мужчина. И тащил так, что дом от припасов ломился. — Морозова уперлась руками в бока. — Вот тогда и любили его, и ноги ему мыли. А вы — с вашим грошовым равноправием — сами себя в рогоносцев превратили. Женщина должна обожать, боготворить избранника! — зеленый огонь полыхал в глазах Светланы Андреевны. — Но боготворить можно за что-то. А не за равную зарплату, на которую ровно ничего не купишь.
Она видела, как бледнеет от ее слов Зауэр, но не собиралась останавливаться. Хоть раз в жизни скажет этому, отнюдь не лучшему представителю рода мужского, все, что о них думает.
— Ты спрашиваешь, чем околдовал Боровец, — наступала она на отходящего к противоположной стене мужа. — Да, он не Аполлон. Но он способен заменить десяток атлетов! Его мощь не в мускулах. Она во власти. Во власти над такими правдолюбцами, как ты!
Арнольд Федорович, словно защищаясь, вскинул руку.
— Нет уж, позволь — выслушай до конца! Я говорю не только о служебном положении. В принципе, между его и твоим креслом небольшая разница. Только Боровец и на твоем месте дал бы тебе сто очков форы. Потому что умение жить у него в крови. Жить! — Светлана Андреевна гневно притопнула ногой. — Жить, а не прозябать. И таких, как он, будут любить и при трех и при пятерых детях! В тюрьме ли, на свободе — все равно. А вам, — она с презрением оглядела мужа с головы до ног, — по-настоящему не отдастся ни одна женщина. Даже в супружеской постели! Что вы ей можете предложить: хлебные котлеты в общепитовской столовой, профсоюзную путевку раз в год в санаторий?