— Подлец! — Степан Григорьевич так трахнул по столу кулаком, что из черной подставки вылетели карандаши. — Какой подлец! А я считал его порядочным человеком. Нет — вы только скажите, — он с самой неподдельной горечью прикрыл рукой глаза, — разве можно после такого верить людям! Я же к нему, как отец родной... Премии каждый квартал. К ордену по итогам восьмой пятилетки. А он... Вот она, благодарность людская! — Филиппов угрюмо замолчал. — Так извратить, так подтасовать факты, что и злейший враг, пожалуй, не сумеет, — прервал он короткую паузу. — Ну и Василий Иванович, услужил, ничего не скажешь, услужил. Ай да передовик производства, ай да молодец!
— Степан Григорьевич, — вернул Пантюхов управляющего союзным трестом к действительности. — Так что же вы нам все же скажете по этому поводу?
Филиппов поднял на него скорбные глаза.
— Что я могу сказать. Наговор! — он собрал рассыпавшиеся карандаши и вложил их в подставку. — Чистейшей воды наговор и изощреннейшая клевета. — Управляющий опять, видимо собираясь с мыслями, на некоторое время замолчал. — Га-зо-вая пли-та... — растягивая слова, возобновил он разговор. — Верно. Есть у меня газовая плита, и правильно — трехконфорная. Но... приобретена она через садоводческий кооператив. Тот самый, в ведении которого находится моя дача. Эти плиты тогда многие у нас через кооператив закупили. Вещь дефицитная, но для совминовцев нашли возможность изыскать. Участок-то мой на территории дач Совета министров расположен, — будто вскользь, но со скрытым значением упомянул Филиппов.
— А меховой костюм, ондатровая шапка, золотые часы? — поторопил Степана Григорьевича Курганов. Он записывал буквально каждое слово управляющего.
Филиппов недовольно поморщился: мол, потерпите — успеете занести в протокол.
— Меховой костюм — сейчас припоминаю — брал. Но... — управляющий иронически улыбнулся, увидев, как ожидающе замерла ручка Константина Григорьевича. — Брал вре-мен-но. С отдачей. Понимаете? — он приблизил свое лицо к Курганову, — с отдачей.
— И отдали? — невинно поинтересовался сидевший слева от Степана Григорьевича Ветров.
Филиппов отодвинулся от Курганова.
— Нет. Пока не отдал. Все собирался, собирался, да знаете, как это бывает, не сегодня, так завтра, мол, — и вот до сих пор.
Стерший лейтенант сочувственно кивнул.
— Да... удружил Василий Иванович, — продолжал управляющий. — С больной головы да на... — Степан Григорьевич поднял глаза на Пантюхова. — Доходили до меня слухи, что у него была в прошлом судимость. Но я не верил. Боровец категорически этот факт отрицал. И в личном деле никаких следов. Поэтому и приняли его беспрепятственно в партию.
— Степан Григорьевич! — Пантюхов решил идти ва-банк. — Боровец утверждает, что, кроме материальных ценностей, он вам лично вручил около семи тысяч рублей в форме взятки. — Капитан, не торопясь, открыл еще одну папку.
— Негодяй! — побагровевший Филиппов задохнулся на полуслове. — Рехнулся он у вас тут, наверное, в капезе.
От следователя не укрылось, как при этом мелко дрогнули колени управляющего.
— Значит, не давал и не брали?
— Еще чего! — несколько приходя в себя, почти рявкнул Филиппов. — Никогда ни полкопейки.
— А если не торопиться, Степан Григорьевич, может, что и припомнится. Например, трудности с кабелем, нехватка командировочных на дорогу.
При последних словах управляющий аж зашелся:
— Я же сказал — вздор!
Пантюхов молча поднялся.
— Оформите, как следует, показания, — бросил он своим помощникам, уже выходя из кабинета. — Я скоро вернусь.
Но вернулся он не очень скоро.
— Все же решил задерживать? — с плохо скрываемым раздражением уточнил подполковник Ярцев, выслушав доклад следователя. Он был чуть ниже Пантюхова и разговаривая слегка откидывал назад голову.
— А что еще остается, если Филиппов начисто все отрицает! — Леонид Тимофеевич начал волноваться. — Костюм меховой брал, видите ли, с отдачей. А про деньги и слышать не хочет. На допрос я его чуть ли не силой притащил. Тут искренностью и не пахнет.